— Розовые! Что ты увидишь вокруг без них?
— Тут ничего нет.
— Отлично! Смотреть не на что!
— Есть Париж весной. Париж под дождем. Париж в канун нового года.
— Ты там был?
— Я видел кино. Париж. Дай очки.
— Я их попридержу, пока ты не поучишься у слепого Генри вальсировать. — Крамли сунул очки себе в карман.
Подогнав драндулет к фасаду белого замка на берегу, мы увидели у бассейна две темные фигуры, прятавшиеся под зонтиком от лунного света.
Мы с Крамли забрались на дюну и присоединились к Слепому Генри и злому Фрицу Вонгу. Перед ними стояли на подносе стаканы с мартини.
— Я знал, — заговорил Генри, — что после ливневой канализации вам нужно будет подкрепить силы. Хватайте. Пейте.
Мы похватали стаканы и выпили.
Фриц обмакнул монокль в водку, вставил себе в гляделку и произнес: «Так-то лучше!» Засим прикончил напиток.
ГЛАВА 43
Я прошелся крутом, расставляя вдоль бассейна складные стулья.
Крамли сказал, глядя исподлобья:
— Догадываюсь. Предстоит финал детективной истории Агаты Кристи, Пуаро устраивает у бассейна сходку всех подозреваемых.
— В самую точку.
— Продолжай.
Я продолжил.
— Этот стул — для коллекционера старых газет с горы Лоу.
— Который будет давать показания заочно?
— Именно. Следующий — для Царицы Калифии; давно на том свете, вместе со всей ее хиромантией и френологией.[116]
Я двигался дальше.
— Третий стул: отец Раттиган. Четвертый: киномеханик с верхотуры Китайского театра Граумана. Пятый: Дж. У. Брэдфорд, он же Таллула, Гарбо, Свенсон, Кольбер. Шестой:
профессор Шустро, он же Скрудж, Николас Никльби,[117] Ричард Третий. Седьмой: я. Восьмой: Констанция.
— Погоди.
Крамли встал и прикрепил мне на рубашку свой полицейский значок.
— И мы должны здесь сидеть, — проговорил Фриц, — и слушать третьесортную Нэнси Дрю…[118]
— Спрячь монокль, — распорядился Крамли.
Фриц спрятал монокль.
— Ну что, стажер?
Стажер прошел за стульями.
— Для начала, я Раттиган, гоню под дождем с двумя Книгами мертвых. Кто-то уже мертв, кто-то вот-вот умрет.
Я выложил книжки на зеркальную столешницу.
— Теперь нам всем известно, что одну из книжек с покойниками послал, в припадке тоски по прошлому, Шустро: попутать Констанцию. Она пускается в бегство от прошлого, от
воспоминаний о своей стремительной, бурной, никчемной жизни.
— Можешь это повторить, — вставил Крамли.
Я замолчал.
— Прости, — сказал Крамли.
Я взял другую книжку, личную, недавний перечень телефонов.
— Но что, если Констанция, получив старую Книгу мертвых, перенеслась в прошлое, к былым печалям и потерям, и решила с ним покончить, уничтожить прежних знакомцев одного
за другим? Что, если это она пометила красным фамилии, а потом обо всем забыла?
— Что, если? — Крамли вздохнул.
— Пусть придурок восторгается. — Фриц Вонг вставил монокль обратно в глаз и наклонился вперед. — Так Раттиган решает убить, покалечить или, по крайней мере, напугать свое
собственное прошлое, ja?[119] — В его голосе слышалась характерная для немцев строгая озабоченность.
— Именно так полагается играть следующую сцену? — спросил я.
— Приключенческий жанр. — Фриц заинтересовался.
Я зашел за первый пустой стул.