Приехал Саня, заставил меня снять весь кафель. Сперва – вдоль стен, потом – весь оставшийся. Пока я приноравливался к новой работе, Саня в подвале залил цементом щели и дыры и прошелся по стенам. К утру пятого дня от бывшего магазина остались чистые стены, полы, потолок да пара голых мощных лампочек.
Я поехал в строительный магазин и закупил все по списку, составленному для меня Саней. Сделал ходки три. На следующий день приехал Саня, привез инструмент, забраковал половину того, что я закупил, и отправил меня обратно в магазин – сдавать и снова закупать. На следующий день Саня прикатил с Джеффом, своим напарником. Вот тогда-то работа и началась. Я только успевал подавать то да се, отрезать столько футов и столько дюймов, перетащить из этого угла в тот, чтобы под ногами не мешалось, да ездить за пиццей и кофе, и при этом немедленно. Хорошо, что я уже работал с ними и знал, что меня ожидает. Я отлично понимал, что каждый из них может сделать то же самое сам – перетащить или отпилить или подать, но потеряет свои драгоценные секунды и минуты и собьет темп.
Пообедать в тот день я так и не успел. Я отправил Мойше за обедом и не подумал об одной очевидной вещи. Мойше по простоте своей поехал за кошерной едой. Не было его, наверное, часа два. Ребята выражали недовольство довольно буйно, хотя забастовку не устраивали и работать не переставали. Так что, в наказание за задержку, пока ребята жевали жесткую на вид пиццу и запивали его остывшим и безвкусным кофе, я перетаскивал в подвал инструменты и доски.
К полуночи все стены и потолок были обшиты деревянными рейками. Потом на них положат сухую штукатурку, зашпаклюют и покрасят. Следующий день и ночь у меня были выходные. Это означало, что я, обессиленный, сидел посреди бедлама и вяло смотрел, как двое других, сантехник и электрик, по очереди делали свою работу. Днем электрик был на службе, поэтому левую работу он делал по ночам. Вы знаете четыре вещи, на которые можно смотреть бесконечно? Это – огонь, вода, как блондинка паркуется и как другие работают. Так вот, когда я смотрел, как другие работают, я уставал еще больше, чем если бы работал сам. А ведь это был мой седьмой день, по Исааку – день отдыха.
Я знал все этапы работ: трудился ранее у Сани «мексиканцем» – низкоквалифицированным и низкооплачиваемым рабочим. Следующие шаги – накладывание сухой штукатурки с художественным выпиливанием отверстий под электрические коробки и выводы труб, шпаклевка стыков и шурупов, затирка стен и потолка – самая муторная и грязная часть работы, поэтому ее доверили делать лично мне, далее – первичная покраска и, наконец, простая покраска в два слоя.
А потом привезли оборудование – сорок ящиков, и мы с Мойше разбирали их, вытаскивали стиральные машинки и сушилки, устанавливали вдоль стен друг на друга и скрепляли между собой. В самом большом ящике был бойлер – устройство для нагрева воды. Его мы на веревках спустили в подвал. Снова появились электрик и сантехник – подключить оборудование, бойлер – на него ушло два дня, – лампы и телевизор. Где-то в середине этого сумасшедшего месяца над входом появилась новая вывеска.
Это я тогда думал, что такого тяжелого месяца у меня не было и не будет. Но следующий оказался еще хуже. Я и Мойше со мной, короче, мы вместе учились стирать, отделять белое белье от цветного, сушить, гладить и складывать, разбираться в стиральной химии, рассказывать клиентам, что к чему, объяснять им, почему пятна не отстирываются и откуда на белых простынях появляются разноцветные пятна с красивыми разводами, а яркая ямайская рубашка стала невзрачной. Кстати, вы знаете, как надо складывать рубашки? Я теперь это делаю с закрытыми глазами. Прошить разошедшийся шов или пришить пуговицу – это для меня плевое дело. Два устройства оказались полезными в этой новой жизни: станок для глажки простыней и электрический мужской торс – надеваешь на него еще влажную рубашку и через пятнадцать минут снимаешь сухую и без единой морщинки.
Начались тяжелые будни. Спал я часа по четыре. Было в порядке вещей, когда клиент приходил к закрытию или даже после и просил постирать и выгладить рубашку к шести утра. И я стирал, и гладил, и шил, и складывал, и уговаривал капризных клиентов. Через несколько недель я стал их узнавать, большинство знали меня по имени. У меня появились помощники – говорливые китаянки, наверное, из той прачечной, что справа. Потому что в один прекрасный день китайская прачечная превратилась в китайский овощной магазин. Вывеску они не меняли – все равно на Брайтоне по-китайски никто не понимает. Другая прачечная, слева, упорно дышала на ладан.
Исаак был прав. Чистое светлое помещение и новое, с иголочки, оборудование привлекли клиентов. Прошел месяц. Мы оплатили аренду, воду, газ, электричество, зарплату китаянкам и пять тысяч долга. И все. В смысле, дохода не осталось. Но мы радовались. Мы – это я и Мойше, который работал четыре вечера и воскресенье и получал столько же, сколько китайцы. Исаак выделил мне полторы тысячи – заплатить за квартиру и на проживание. На следующий месяц я опять получил полторы тысячи, но уже из чистого дохода, и планировал получить еще две через месяц. Прачечная встала на ноги.
За эти месяцы мы очень сдружились с Мойше. Того тянуло к активным действиям и независимости, и здесь он получал и то и другое в достатке. Например, независимо от нехватки машин очень активно перестирать и перегладить мешков пять грязного белья.
Идиллия закончилась совсем неожиданно. Однажды вечером приехал Исаак. Тот человек, у которого Исаак брал взаймы, внезапно заимел проблемы и срочно нуждался в деньгах. Надо возвращать, правда, без процентов. В течение нескольких дней надо или найти где-то сорок тысяч, или продать прачечную. Денег мы, конечно, не нашли, а вот покупатель нашелся.
Он приехал на машине, рассчитанной на многодетную еврейскую семью, такой же большой, как и у Исаака. Мы втроем – Мойше не было – ходили и осматривали прачечную и подвал, внимательно читали отчет, который Мойше приготовил несколько месяцев назад, сравнивали характеристики и качество стиральных и сушильных машин различных марок. Они что-то весьма энергично обсуждали то ли на иврите, то ли на идише, размахивая руками в неприспособленной для этого машине. Потом мы сидели с Исааком в его машине, и он мне объяснял, что к чему. Покупатель отлично понял проблему со временем, не хотел давать тех денег, которые хотел Исаак, и соглашался только на шестьдесят пять. Исаак спрашивал у меня, что делать. Что я мог сказать? Не продавать? И мы продали ее.
В последний раз я видел Исаака, когда мы рассчитывались. Двадцать пять тысяч дохода. Исаак предложил выделить Мойше хотя бы тысячу, и я согласился. Делим пополам и вычитаем те три тысячи, которые я уже получил. Я назвал это грабежом, Исаак согласился, но денег больше не дал. Я получил от него чек на девять тысяч. Исаак попросил не класть его в банк два-три дня, пока не придут деньги с покупки. Все было в пределах правил.
Игра вышла за рамки правил через неделю. Во-первых, банк прислал мне уведомление, что чек был аннулирован. А во-вторых, моя квартирная хозяйка, которую я видел достаточно редко, поздравила меня с удачной продажей – говорят, за сто тысяч. Эти два события сложились в одну волну обиды. Я позвонил Исааку, он не отвечал и не отзванивал. Я начал вспоминать обе сделки и понял, что не подписал ни одной бумаги. Все документы были оформлены на Исаака, и доказать партнерство было невозможно. То же самое о продаже. Я только присутствовал при торговле, но ни разу никакая цифра при мне названа не была.