NOTA BENE
Конечно, я немного утрирую. Просто обыватели по-разному представляют себе этот процесс. Одни вспоминают слова классика о том, что «не продается вдохновенье, но можно рукопись продать» и думают, что за замаячившие на горизонте приличные деньги можно сделать любую работу. Другим, вдохновение представляется в виде сияющего почти блаженного взора автора, блуждающего от клавиатуры к пейзажу за окном и обратно, затем выливающееся в непрерывное стрекотание клавиш. Нет! «Вдохновение – это строгое рабочее состояние человека», – пишет Константин Паустовский в своей книге «Золотая роза» (10). «Душевный подъем не выражается в театральной позе и приподнятости. Так же, как и пресловутые «муки творчества». Пушкин сказал о вдохновении точно и просто: «Вдохновение есть расположение души к живому приятию впечатлений, следственно, к быстрому соображению понятий, что и способствует объяснению оных». «Критики, – сказал он вдобавок, – смешивают вдохновение с восторгом». Так же, как читатели смешивают иногда правду с правдоподобием. Чайковский утверждал, что вдохновение – это состояние, когда человек работает во всю свою силу, как вол, а вовсе не кокетливо помахивает рукой. Тургенев называл вдохновение «приближением бога», озарением человека мыслью и чувством. Он со страхом говорил о неслыханном мучении для писателя, когда он начинает претворять это озарение в слова. Толстой сказал о вдохновении, пожалуй, проще всех: «Вдохновение состоит в том, что вдруг открывается то, что можно сделать. Чем ярче вдохновение, тем больше должно быть кропотливой работы для его исполнения». Алексей Толстой мог писать, если перед ним лежала стопа чистой хорошей бумаги. Он признавался, что, садясь за письменный стол, часто не знал, о чем будет писать. У него в голове сидела одна какая-нибудь живописная подробность. Он начинал с нее, и она постепенно вытаскивала за собой, как за волшебную нитку, все повествование. Рабочее состояние, вдохновение Толстой называл по-своему – накатом. «Если накатит, – говорил он, – то я пишу быстро. Ну, а если не накатит, тогда надо бросать».
Также «проблема первого абзаца» может возникнуть из-за элементарной нехватки информации. Ведь для того, чтобы сделать хороший материал, нужно иметь фактуру как минимум на два, а то и на три. И тогда, постепенно отделяя не зерна от плевел, а лучшие зерна от очень хороших, пишется сочный «высокосортный» материал, к которому можно без труда найти необходимую тональность, написав «врез» или, как мы его еще называем, «заход» или «лид» в самую последнюю очередь. Но зачастую бывает так, что базисной информации недостаточно, а редактор требует всей полноты отображения ситуации или проблемы, где всякие домыслы нежелательны. Бывает наоборот. Когда на вопрос, что в первую очередь необходимо отобразить в тексте, отвечают: «Старик, ну ты же сам все знаешь, напиши что-нибудь». В таких ситуациях о первом абзаце задумываешься просто поневоле. Конечно, решение всякий раз находится, но важно помнить, что даже самый крутой первый абзац не спасет автора (опасающегося, что если начало статьи не будет интересным, то ее не будут читать дальше), если за сильным первым абзацем последует словесная пустота. В таких случаях просто «оставьте свой парашют» для кого-нибудь другого. Пишущий должен четко знать, что он хочет написать, для кого он пишет и как именно он будет это делать. Иначе «проблема первого абзаца» запросто может распространиться на все остальные.
Ночь с пятницы на понедельник
Последовательность написания текстов. Правило «второго глаза». Когда писать заголовок? Кому ставить точку?
Главная трудность начала заключается в том, что оно должно быть логически, напрямую или ассоциативно связано с концом статьи, о котором мы думаем меньше, чем о самом начале или о развитии текста. Говоря иносказательно – это «ночь с пятницы на понедельник» (группа «Выход», альбом «Выхода нет»). То есть, сев писать, нужно представлять себе всю статью целиком, хотя бы схематично. Так что горбачевское «главное – начать» с ударением на первом слоге, вовсе, как и не главное. Главное – не только хорошо начать, но и, простите за некую двусмысленность, хорошо закончить. Иначе, есть риск стать похожим на оконфузившегося во время первого серьезного свидания героя романа Юрия Полякова «Замыслил я побег…» Олега Трудовича Башмакова, истратившего все свое вожделение до начала интимного процесса, и потом еще долго мучавшегося комплексом неполноценности под названием «Недолет!» (3)