«Вы помните шествия с факелами нацистов к замку Барбароссы?» – спрашивает Наоми хозяйку.
«О, это было великое время, великая эпоха», – восторгается хозяйка теми чудесными днями.
Наоми гуляет по улицам города и думает о том, что нацизм вовсе не был политикой. Еврей не мог этого понять, только немец. В центре города, самом позорном месте истории Германии, торчит высокое деревянное сооружение, специально возведенное к факельному шествию нацистов. Наоми поднимается по деревянным светло-коричневым ступеням. Отсюда вещал вождь Третьего Рейха, и до сих это вспоминают, как апофеоз национальной гордости. На этой сцене посетители с благоговением шевелят губами: «Здесь стоял Гитлер. Отсюда он воспламенял сердца масс».
Она видит, как маршируют шеренги людей, перепоясанных вдоль и поперек ремнями. Стучат сапоги. Хитро прищуренные щели глаз.
«Почему вы не уничтожаете эту трибуну?» – пытается она разговорить прохожих. Те бросают мимолетный взгляд на странную женщину, и ускоряют шаг.
«Это обойдется очень дорого». Один из прохожих откликается. Холодное отчуждение проходящих немцев не останавливает ее. Она найдет кого-то, кто согласится ответить ей на вопросы, касающиеся нацистского факельного шествия и речи Гитлера.
«Ты еврейка? – останавливается перед ней пожилой худой человек. – Ты хочешь очернить Гитлера. Он был великим вождем!»
«Так оно и есть, – подлаживается к нему Наоми, – Я не собираюсь его очернить».
Он соглашается зайти с ней в столовую. Она заказывает две порции свинины, стараясь убедить нациста, что она не еврейка. Она откусывает кусочек мяса и говорит, что у нее нет аппетита.
«Значит, ты знаешь, что Гитлер был хорошим человеком, и это вранье, что он убивал евреев. Американцы это придумали, чтобы овладеть Германией». Незнакомец ест и пьет, и вспоминает о великих днях. А незажившие раны не дают ей дышать. В гостинице она записывает всё, что ей наговорили жители Нюрнберга, и печаль не отступает от ее души.
Она посещает один магазин за другим и спрашивает продавцов, видели ли они факельное шествие. «Конечно, еще бы», – отвечают они, глаза их горят. Продавцы рассказывает об эйфории, охватившей их при виде незабываемого зрелища. Свет не горел ни в одном окне. Все жители вышли лицезреть это великое событие.
Был хотя бы один противник этого шествия? Она вспоминает Шпаца, художника из Нюрнберга, товарища ее сестер. Где были его родители? Скорее всего, среди зрителей факельного шествия.
Не поддавайся иллюзии, что Германия изменилась, думает она про себя. Жители Нюрнберга смотрели на шествие, как на Евангелие от Гитлера. Они вышли на улицы увидеть Гитлера, возвышающегося на древних стенах живой легендой о короле Барбароссе. Согласно народной легенде, Барбаросса вообще не умирал. В замке он спит тысячу лет. Только с возрождением Германии, он проснется к новой жизни. И она опять видит Гитлера на стенах города Нюрнберга Гордо, без всякого зазрения совести рассказывают очевидцы. Даже нищие не скрывают тоску по тогдашнему расцвету Германии. Жители Нюрнберга проклинают англичан, последними словами ругают французов. Глаза жителей Нюрнберга наполняются ненавистью при упоминании русских.
«Я прятала мою шестнадцатилетнюю дочь от русских насильников», – говорит одна женщина о катастрофе, которая охватила город с приходом русской армии. И ни полслова об изнасиловании русских женщин немецкими солдатами в их победном марше по России.
«Но мы заплатили за это. Бомбили нас. Так хватит, хватит!» – впадает в истерику одна из женщин.
Наоми наступает на больную мозоль – на исторические события, на ненавистный ей, но живучий дух нацизма к Она покупает дочке куклу и пластилин. Купила красивое пальто, но его украли из ее номера в пансионе. Покупки успокаивают ее нервы.
Она ходит из церкви в церковь, подолгу рассматривает святых, выступающих барельефами из камня, выписанных красками на картинах, отчеканенных в бронзе, высеченных в дереве. Но ни в одной из церквей Нюрнберга она не находя святости. Лики святых уродливы и грубы.
Люди замечают невысокую молодую женщину, проходящую улицу за улицей. Она ощущает опасность, но погружение в историю города и его жителей преодолевает страх. Ее преследует ощущение, что она что-то пропустила, чего-то недоглядела, так и не поняв, как вольный город Нюрнберг пошел в рабство к диктатору. Он все более убеждается в том, что Германия потеряна. За свои преступления она будет преследоваться вечно. Скверна ее будет возникать каждый раз в другой форме, в новых одеждах. Продавший хотя один раз душу свою дьяволу, навек не отмоется.
Она переезжает во Франкфурт.
Здесь ее ждет сердечная встреча. Доктор Готфрид Бергман-Фишер, хозяин известного издательства «Фишер», предлагает ей задержаться во Франкфурте. Он готов выделить лучшего редактора. Но личные ее дела не дают ей возможности воспользоваться столь щедрым предложением. Она не может заняться переводом романа «Саул и Иоанна» на немецкий язык.
Один из компаньонов Бумбы угрожает ему и ей, если они не рассчитаются с долгом. С помощью Шимона Адана она спрятала брата в Берлине до его отлета в Израиль. Она занята спасением брата и не может выполнить договор об издании романа в Германии.
Следующее место ее странствия – город Кёльн на северо-западе Германии.
Ее встречает доктор социологии Синаар, исследующая факторы, благодаря которым Гитлер пришел к власти. Она родилась в Германии, но живет в США.
Из Кёльна она едет в Оффенбах, родной город, дочери основателя секты франкистов Хавы Франк. Дом ее превращен в музей. С трудом Наоми отводит взгляд от лица Хавы Франк на медальоне из слоновой кости, осматривает мебель это неуемной женщины, рассматривает ее счета. И слышится ей голос Залмана Шазара:
«Иудейство прошло через многие потрясения и победило. Иудаизм вечен».
Залман Шазар продолжает изучать историю Якова Франка и франкистов.
«Их идеи были позитивны и реальны. Их идеал родился из тоски по Израилю. Но идеал этот переродился и обрел уродливую форму. Они, как бы, сбились с дороги, и пришли туда, куда пришли».
10.10.60
Дорогой мой.
В Кёльне ожидала меня неприятная неожиданность. Многие письма, которые прибыли для меня сюда из Рима, были отосланы обратно, и судьба их неизвестна. Доктора Синаар не было в Кёльне, и секретарша ее не знала, что делать с этими письмами.
Теперь шли мне письма в Берлин. Послезавтра я уезжаю туда.
В Мюнхене мне было нелегко. Никак не могла прийти в себя после травмы от посещения Дахау. Хотя немцы насадили в этом аду много деревьев, но они только усилили ужас этого места. У входа в лагерь высится бронзовая статуя заключенного на мраморном пьедестале. На нем высечена надпись: «Честь мертвым и предупреждение живым». При входе в музей опять надпись огромными буквами: «Никогда такое не повторится!» В музее много документов, писем, фотографий, подпольных газет, которые выпускали заключенные, их рваная и покрытая пятами крови одежда, кнуты, которыми их избивали, и орудия пыток. Закрываешь глаза, и все кажется страшным сном. Не верится, что это было в действительности. Отсюда дорога ведет прямо в газовые камеры и крематории. Человеческое воображение не в силах себе это представить. Кто это увидел, не забудет этого никогда. В парке большие братские могилы, на одних – маген Давид, на других – крест. Под высокими старыми деревьями – глубокие траншеи, и весьма простое объяснение их предназначения. Здесь нацисты убивали евреев выстрелом в затылок, и кровь скапливалась в этих траншеях. За все это время траншеи заросли травой, и осенний ветер шуршит в облетевших и пожелтевших листьях. Я же слышала там плач и вопли сотен тысяч, и шорох листьев, как шепот мертвых, и стояла там, онемев, близкая к обмороку. Это посещение ввело меня в очень сложное душевное состояние, и есть насущная необходимость вернуться в нормальное состояние, и взвесить более объективно все, что я видела и слышала там. Мюнхен, первый город, в который я приехала, весьма несимпатичный. Повезло мне: приехала туда во время осенних праздников, называемых «октобер-фест». Массы людей забили улицы, множество буйных пьяных мужиков. Запах пива и сосисок заполнял всю атмосферу. Ощущение было, что я попала в нескончаемое стадо варваров. Гитлер отлично знал, почему выбрал именно Баварию и Мюнхен первичным полем своей деятельности. Это самая худшая и дикая часть Германии.