Сашка, сидя в прихожей, с великим томлением смотрел на дверь.
– Бедный мой пес, – едва не прослезилась я. Сашка развернулся и, понуря голову, побрел на кухню, его даже слегка покачивало от обиды. Я пошла следом, приставая к собаке, потому что чувствовала себя виноватой. – Чего ты дуешься? У меня были дела, важные. Не могу же я вечно таскать тебя с собой. В конце концов, у меня есть личная жизнь. Почему ничего не ел? Ну, чего ты дурака валяешь? Ешь, и пойдем гулять. Часа на два, хочешь?
Пес вздохнул, косясь на меня, и с неохотой принялся есть, правда, вскоре он увлекся. Я тоже перекусила, после чего мы отправились на прогулку. Мне при ходьбе лучше думается, а подумать было о чем.
Появление неведомого любовника Анны здорово меня воодушевило. Прежде всего это позволило думать, что Дед, возможно, действительно не имеет отношения к убийству. Признаться, сие очень облегчало мне жизнь, и не только потому, что я получала шанс найти убийцу. Не хотелось думать, что Дед окончательно спятил и к шестидесяти годам стал просто беспринципным убийцей, которому собственное кресло в тысячу раз важнее чьей‑то жизни. Для неведомого любовника, судя по реакции Райзмана, киллер – слово привычное. Упорное нежелание Артура назвать имя вкупе с этим обстоятельством прозрачно намекает на то, что человек этот могущественный и, скорее всего, к законодательству равнодушный. Если Райзман его боится больше, чем Деда, я даже затрудняюсь предположить, кто это. Наверное, какой‑то криминальный авторитет. Все наши политики по сравнению с Дедом просто шавки, и бояться их не придет в голову, разве что с детства очень напуган или чересчур сильно развил в себе чинопочитание, но на такого Райзман не похож. Значит, криминальный авторитет. С этой стороной жизни нашего города я была знакома плохо, точнее, вовсе не была знакома. Как все граждане, слышала прозвища и фамилии, и этим мои знания исчерпывались. По роду своей деятельности встречаться с ними не приходилось, миловал бог, а личное желание отсутствовало начисто. Где‑то этот тип с Анной появлялся, следовательно, кто‑то их видел вместе. Значит, я смогу выяснить имя, даже если Артур продолжит упрямиться.
Я достала из кармана сотовый, набрала номер Вешнякова и поделилась с ним своими соображениями.
– Слава тебе господи, – радостно возвестил он. – Я согласен на любого мафиози, лишь бы не наши доморощенные политики. Мафиози я вполне переживу. Дядю найдем и, возможно, даже посадим.
– Как‑то странно ты реагируешь, – попеняла я ему. – Если верить общественному мнению, заедаться с мафией себе дороже.
– Да какая у нас мафия? Так, бандиты, одни поудачливее, другие сами в постоянной заботе, как сберечь шкуру. Кто поумнее, уже в бизнесе или в депутатах, а уж как не любят, когда им о бурной молодости напоминают. Самая популярная фраза – “мы добропорядочные граждане”. Один меня до слез довел, слез умиления, разумеется. В новостях жизни учил, сетовал на коррупцию в органах, а я его на заре туманной юности дважды арестовывал и один раз даже посадить изловчился.
– Я рада, что ты счастлив, – хмыкнула я, сообразив, что Артему есть что сказать и говорить он будет долго.
– Пока нет, но ты зародила в моей душе надежду. Наши мафиози обожают казино, куда им, сиротам, еще пойти, не в театр же. Вот где следует поспрашивать.
– Поспрашиваешь?
– Лучше ты. Казино для тебя дом родной, у меня же там депрессия начинается, а у рядовых чинов и вовсе скверные мысли о собственной неполноценности.
– Это серьезно.
– Еще бы. Думаешь, девчонка от него забеременела, и он ее убил?
– Довольно глупо, не находишь?
– Разные бывают обстоятельства.