Только это не ее дом.
– Не ее? А чей?
– Мой. Точнее, он оформлен на мое имя, а принадлежит моему другу. Он купил его год назад, по случаю. Место живописное, после шумной Москвы здесь, можно сказать, тишина и покой. Что‑то вроде дачи. Дом Светлане нравился, а эти квартиры… вы их видели? После того, к чему она привыкла в Москве… В общем, она предпочитала жить в доме. Мой друг совершенно не возражал, я тем более. Так было удобно всем.
– А имя у вашего друга есть?
– Конечно. Только он здесь совершенно ни при чем. И впутывать его в эту историю…
– При чем или нет – решит следствие, – попыталась я вразумить ее.
– От меня вы его имя не узнаете.
– Странный у нас с вами разговор, – усмехнулась я.
– Я выполняю свой долг, но у меня есть обязательства и перед другими людьми. По крайней мере, я не хочу, чтобы им досаждала милиция. Дом мой, давайте исходить из этого.
– Что ж, допустим. Светлана не рассказывала о своих планах в отношении Никитина? Может, они собирались жить вместе?
– Почему вас так интересует Никитин? – удивилась Лика. – Никитин здесь совершенно ни при чем. Он типичный карьерист, возможно, он любил Светлану, возможно, и она его по‑своему любила. Но убил ее не он.
– Иногда и карьеристы убивают, – пожала я плечами.
– Наверное, мы говорим о разных людях. К тому же я совершенно убеждена: этот тип из ее прошлого. Да‑да, не смотрите на меня так. Она не очень‑то любила рассказывать о своей прежней жизни. Вероятно, было там что‑то такое, о чем не стоило знать другим.
– Она вам хоть что‑то рассказывала об этом мужчине?
– Все, что я узнала, пришлось буквально вытягивать из нее клещами. Я сказала: вот что, подруга, выкладывай все как есть. А она вдруг заплакала. Она плаксивой никогда не была и даже на похоронах мужа держалась, ни слезинки при людях не пролила. Такой уж она человек. И вдруг слезы ручьем. Конечно, я перепугалась. Я просто умоляла рассказать мне все. Но… узнала следующее: они познакомились случайно, кажется, он просто подошел к ней на улице. А потом она нашла в его вещах оружие.
– Оружие?
– Да, пистолет. Он наплел, что имеет право носить оружие, и даже удостоверение показал или разрешение, не знаю, как это правильно называется. Но что‑то в его поведении Светлану насторожило. Возможно, она даже следила за ним, не знаю. Но все больше убеждалась, что он не тот человек, за которого выдает себя. Ни его имя, ни где он живет, ни как вообще его можно найти, она не сказала. Собственно, она вообще о нем ничего не рассказывала. То, что я сейчас говорю вам, плод моих раздумий и догадок. Понимаете?
– Понимаю.
– А потом я узнала, что ее убили.
– Она продала машину за тридцать тысяч долларов. Неплохая сумма, чтобы навести кого‑то на мысль о преступлении, – пожала я плечами.
– Я поняла, что милиции очень хочется списать все это на обычное ограбление, потому и не хотела говорить с ними.
– А почему вы хотели поговорить со мной? – вернулась я к насущному.
– Потому что воля покойной – закон. А Светлана долгие годы была моей подругой.
– Вы сказали, что поговорить со мной вас просила она?
– Вот именно, – кивнула Лика. – Когда я узнала, что ее убили, я тоже сначала подумала об этих деньгах. Вы правы, и за гораздо меньшие суммы людей лишали жизни. Но вчера утром я получила вот это. И сразу же поехала сюда. – Она достала из сумки конверт и протянула его мне. – Взгляните. Это заказное письмо, в нем была записка и ключ, завернутый в бумагу. Светлана отправила его в день своей смерти.