Вид маленькой белокурой девочки, прилежно наигрывавшей на пианино незатейливую немецкую песенку, очень растрогал Войтовского. Ему вдруг захотелось, чтобы это продолжалось как можно дольше, чтобы он успел вволю помечтать о возвращении домой, где его младшая сестра вот так же с упоением сыграет ему на пианино…
Мелодия резко оборвалась, когда в гостиную внезапно вошел смуглый Капич, похожий на индуса и державший в руках немецкий офицерский китель и кобуру. Он показал все это лейтенанту Мельниченко, тот глянул на форму и сразу все понял.
– Молодец, Капич!
– Рад стараться, товарищ лейтенант!
– Так ты – летчик?! – заорал Мельниченко на немца. – Наши города и сёла бомбил, гад?
От этого крика девочки дружно заплакали, братья-близнецы напряглись и побледнели, а жена немца отчаянно запротестовала, снова и снова повторяя короткое слово «найн».
Не обращая на все это внимания, Мельниченко бросил китель немцу со словами:
– Одевайся, сука! Хоть умрешь, как офицер, на глазах у своей семьи.
Через минуту после того, как летчик, лежа на полу, ухитрился натянуть свой китель, произошло нечто страшное. Забытая всеми кобура с пистолетом лежала на пианино, совсем рядом с одним из близнецов. И вот, в тот самый момент, когда летчика уже волокли во двор, мальчик вдруг резко схватил кобуру и попытался вытащить оттуда отцовский пистолет.
Однако Капич был наготове! Он полоснул очередью из автомата сразу по всей семье. Оба близнеца были убиты наповал, мать и старшая из девочек – тоже. В области живота у младшей из девочек показалась кровь, но она была настолько шокирована, что даже не застонала, а лишь согнулась, как подрубленная рябина и прижалась к матери. Зато ее отец, увидев гибель своей семьи, пришел в полное неистовство. Не в силах подняться на ноги, он принялся страшно кричать. Лежа на полу, и глядя снизу вверх на ненавистных ему победителей, он проклинал их и оскорблял самыми страшными, но абсолютно непонятными им словами. И лишь когда он выкрикнул «Хайль Гитлер!» – Мельниченко прекрасно все понял.
Со зловещей улыбкой он достал из кобуры свой собственный пистолет и пристрелил лежавшего перед ним человека так же спокойно, словно бы это была раненная собака.
Остальные бойцы, в том числе и Войтовский, потрясенно наблюдали за свершившийся на их глазах расправой. И только Капич презрительно хмурился, с ненавистью поглядывая на груду детских трупов.
– Все, уходим отсюда, – убирая пистолет обратно, скомандовал Мельниченко.
– Товарищ лейтенант, а что с девочкой будем делать? – взволнованно спросил Войтовский, указывая на белокурую, истекавшую кровью малышку, лепетавшую непонятные слова.
Какое-то время лейтенант раздумывал. Если прямо сейчас доставить девочку в медсанбат, то потом вся эта история с нелепым расстрелом немецкой семьи может стать известна начальству. А ведь еще при переходе границы Германии по всей армии был отдан строгий приказ – никаких бесчинств над мирным населением не чинить, а за мародерство и подавно – расстрел на месте. Перспектива оказаться в лучшем случае в штрафбате Мельниченко совсем не радовала, поэтому он нехотя приказал Войтовскому:
– Добей её как-нибудь…
– Что? – изумился Григорий.
– Ну, пристрели, что ли…
Солдат Войтовский замер, его лицо похолодело, а по рукам пробежала странная дрожь, будто по его нервам пропустили разряд тока. Наступила пауза, все, кроме Мельниченко, смотрели на Григория. Война войной, но…
– Я не буду!
– Что?! – в свою очередь изумился лейтенант. – Ты, рядовой, отказываешься выполнять приказ офицера?
Войтовский судорожно кивнул, понимая, что именно в этот момент решается вся его дальнейшая жизнь. Но стать убийцей беззащитного, пусть даже фашистского ребёнка он всё равно никак не мог!