Доктор так прямо всем и заявил: «Не жилица Коломийцева». Тут и надумала она мной прикинуться, чтоб семью получить, куда ей податься, бомжихе убогой!
– Ой‑ой‑ой, – скривилась Света‑2, – вот теперь правду говоришь, только поправочка одна, не у тебя, а у меня дизентерия случилась, а ты воспользовалась и прилетела сюда! Думала, отброшу коньки, ан нет! Не верь ей, доченька!
Мне стало совсем дурно.
– Пошли вон, обе!
Мой крик пронесся по прихожей, ударился о дверь и отлетел назад. Внезапно настала полная тишина, даже Никита замолк в коляске.
– Видать, нечего делать, – вздохнула Света‑2, – уж простите, не хотела обидеть, понятное дело, не гожусь в родственники. Ладно, пойду на вокзал.
И она стала медленно зашнуровывать потерявшие всякий вид кроссовки.
– А мне чего, тоже того, да? – прошептала Света1. – Сейчас, сейчас. Можно только чаю глотну, а то и неизвестно, когда поем в следующий раз.
– На вокзал, что ли, тоже собралась? – спросила вторая маменька.
– Да нет, – спокойно пояснила первая, – сердце у меня совсем больное, бомжевать не смогу. Лучше сопру в ювелирном магазине кольцо да попадусь. Меня арестуют и посадят.
– Почему обязательно золото красть надо? – удивилась Кристя.
– Так больше срок дадут, – бесхитростно пояснила Света‑1, – утяну батон, так просто пятак начистят и выгонят из легавки, неохота ментам с мелочовкой возиться. А золото – это в особо крупных размерах ущерб получается. Отправят в СИЗО, затем на зону, хоть и плохо за решеткой, да в тепле, и накормят, пайку дадут, подруги от дачек отсыплют. Не судьба мне на воле жить, не нужна я никому.
– Знаешь, Вилка, – взорвалась Наташка, – некрасиво людей из дома на мороз гнать, не по‑христиански!
– Жара на улице, – буркнула я, понимая, что в душе поднимает голову жалость, – лето впереди, не замерзнут.
Обе маменьки уставились на меня несчастными глазами, так смотрит на спешащих мимо прохожих маленькая, голодная, бездомная собачка, у которой в жизни никогда не было полной миски, теплой подстилки и ласкового хозяина. По щеке Светы‑1 медленно‑медленно потекла прозрачная, светлая, чистая слезинка…
– Ладно, – сказала я, – пусть первая по счету топает в гостиную и продолжает шитье. Вторая живо двигает в ванную, как следует моется, грязную одежду положишь в стиральную машину, дам пока свои вещи.
– Правильно! – завопила Кристина.
– Это временное решение проблемы, – быстро добавила я, – пока пусть одна живет в гостиной, а другая в маленькой комнате у кухни. Потом сообразим, как с ними поступить.
– Что у нас происходит? – раздался веселый голосок, и в прихожую вошла выспавшаяся Тамарочка. – Здравствуй, Ленинид. Ну что, Света, сшила ты им брюки?
– Нет, – хором ответили женщины и убежали в гостиную.
Ленинид тоже поспешил ретироваться. Томочка, ласково улыбаясь, спросила у меня:
– Познакомь меня с гостьей. Это кто?
– Моя очередная маменька, – хмыкнула я, – Светлана Коломийцева, вторая по счету. Прошу любить и жаловать.
На секунду в глазах Томуськи вспыхнуло изумление, но она мигом сказала:
– Очень приятно, рада знакомству. Не хотите принять душ с дороги?
Я пошла в свою комнату. Тамара в своем репертуаре. Если она встретит в лесу людоеда, то обязательно поинтересуется, не снять ли ей серьги, потому что каннибал может подавиться, грызя ее на ужин.
Оставшуюся часть вечера я провела, разыскивая Олега.