По стенам были развешаны портреты. Они находились близко друг от друга, соприкасаясь рамами. Дамы в бальных платьях, мужчины в сюртуках и мундирах. Гордые, спокойные лица, без затравленного взгляда неизвестно куда спешащего москвича двадцать первого века.
– Ваш отец был архитектором? – от неожиданности я брякнула глупость.
Татьяна Борисовна звонко рассмеялась и вынула из буфета коробку конфет.
– Нет, душенька, мой папенька, Борис Сергеевич Алтуфьев, имел высокий чин, служил в Министерстве железных дорог. Знаете ли, в начале прошлого века инженер – это была великолепная, редкая, отлично оплачиваемая профессия. Естественно, он являлся дворянином. А вот маменька, Дарья Ивановна Васильева, из купцов, правда, богатых. Папенька увидел маменьку в театре и влюбился без памяти. Его родители были против женитьбы единственного сына на купчихе, но перечить ему не стали. Мезальянс, конечно. Но папенька, как благородный человек, никогда не укорял маменьку происхождением. Правда, его перестали приглашать в кое‑какие дома, но он не слишком горевал, выстроил в 1913 году этот дом и зажил счастливо… Что вы так побледнели, душенька? Голова заболела? Съешьте еще одну конфетку.
– Нет, – пробормотала я, чувствуя, что сейчас грохнусь в обморок, – просто меня тоже зовут Дарья Ивановна Васильева.
– Ах, – всплеснула руками Татьяна Борисовна, – какой пердюмонокль! Вы – моя близкая родственница. Мы просто обязаны выпить чаю, смотрите, какие конфетки! Должна вам признаться, душенька, я страшная лакомка, что, конечно, не характеризует меня с лучшей стороны. Но вы съели только одну шоколадку, угощайтесь!
Ее слова звучали глухо, на голову мне словно надели плотную шапку, желудок противно сжимался. В комнате, набитой старинной мебелью, стояла дикая духота, сильно пахло полиролью для мебели и чем‑то приторным…
– Простите, Татьяна Борисовна, – пролепетала я, боясь, что сейчас свалюсь на пол, как кегля, – мне пора идти.
– Конечно, милая, – всплеснула руками старушка, – если будет времечко, поднимайтесь ко мне, расскажу много интересного про этот дом. Ах, кого здесь только не бывало.
Боясь, что сейчас меня погребут под кусками воспоминаний, я схватила куртку и убежала.
На улице дурнота слегка прошла. Я подышала минут пять, потом открыла магазин и юркнула внутрь. Торговый зал, такой оживленный днем, сейчас выглядел мрачно, словно крематорий. Честно говоря, мне давным‑давно надоело вести жизнь бомжа, ютясь в кабинете. Хотелось улечься на свою кровать, принять ванну… Последние дни я моюсь в рукомойнике, хорошо хоть волосы у меня короткие. Правда, сегодня утром еле‑еле вытащила башку из‑под крана. И уж совсем мне не нравится ночевать в магазине одной, жутко страшно. Каждое утро начинаю с того, что звоню в Ложкино Ирке и каждый раз слышу:
– Не волнуйтесь, скоро закончат.
Побыстрей бы…
В эту минуту до меня донесся тихий скрип снизу. Руки сами собой схватили толстенную «Историю цивилизации», ноги понесли меня в буфетную. Приоткрыв дверь, я увидела у стола привидение. На этот раз струящаяся материя не покрывала призрак с головой. Сегодня длинные, какие‑то неживые, белые‑белые пряди падали на плечи, а потом уже начинался саван, спускавшийся до полу. Фантом поднял руки… Я осторожно подкралась сзади и со всего размаха треснула его «Историей цивилизации» по макушке. Раздался сдавленный крик, и привидение рухнуло на пол, явно потеряв сознание. Издав радостный вопль команчей, я посмотрела на поверженного врага. Иногда я смотрю по телику ужастики, и в них фигура призрака, получившая пинок от человека, начинает медленно «испаряться», эта же и не думала исчезать.
Я присела на корточки, ну‑ка, кто бродил тут по ночам, пугая меня.