– Что нам тут, четверть часа куковать, пока эта мумия к себе сползает?
– Это вы меня так обзываете? – возмутилась старушка.
– Молчи лучше, – рявкнул мужик, – да шкандыбай живей за деньгами.
– Но как вы… – завела бабушка.
– Ступай живей, – рявкнул парень.
Глаза пожилой дамы начали наливаться слезами.
– Тогда я отказываюсь от покупок.
– Но я уже чек пробила, – заорала кассирша, – так не поступают!
– Слышь, ископаемое, – заорал мужик, – чего тебя ночью в магазин потянуло?! Утром затовариваться надо.
– Видите ли, молодой человек, – с достоинством ответила дама, – я работала.
– Кем, пугалом?
– Стихи писала, я поэтесса.
Повисла тишина. Потом парень присвистнул:
– Е‑к‑л‑м‑н, Ахматова, блин!
Мне стало жаль старушку, я ее хорошо понимала. Сама пару раз оказывалась в подобной ситуации, правда, меня иногда выручает кредитная карточка.
– Послушайте, – тронула я пожилую даму за плечо. – Вы живете возле книжного магазина?
– Да.
– Давайте я оплачу ваши продукты, довезу вас до дому, а вы отдадите мне деньги.
– Дорогая, – обрадовалась дама, – огромное спасибо.
ГЛАВА 21
Через пять минут я подрулила ко входу в «Офеню» и спросила, ткнув пальцем в желтый дом справа:
– Сюда?
– Нет.
– Тогда вот в тот зеленый?
– Нет, нет, я живу в розовом.
– Но это книжный магазин!
– Правильно, – улыбнулась женщина, – на первых двух этажах торгуют литературой, а моя квартирка на третьем.
– Надо же, – пробормотала я, вытаскивая из «Пежо» кульки, – а говорили, там какая‑то фирма.
– Совершенно справедливо, – кивнула бабуся, – и фирма, и я. Кстати, не представилась. Татьяна Борисовна Алтуфьева.
– Даша.
– Ах, какое прекрасное имя! – воскликнула Татьяна Борисовна. – Дарьей именовали мою мать. Какие воспоминания обуревают при его звуках!
Мы обошли дом и стали подниматься по довольно чистой лестнице. Моя спутница явно была очень пожилой, но пролеты до третьего этажа она преодолела легко, не останавливаясь для отдыха.
– Вот, дорогуша, мы у цели, – сообщила Татьяна Борисовна и вставила длинный ключ в замочную скважину, – входите, входите.
Я шагнула внутрь и оказалась в девятнадцатом веке. В огромной, просто бесконечной, прихожей стояла темная дубовая вешалка с латунными крючками, рядом висело старое, потемневшее зеркало в вычурной раме, с двух сторон от него красовались бронзовые подсвечники. Я наклонилась и стала расстегивать ботиночки.
– Не надо, – махнула рукой Татьяна Борисовна, – терпеть не могу, когда гости разуваются.
Промолвив последнюю фразу, она щелкнула выключателем, под потолком ярко вспыхнула люстра, и я ахнула:
– Какой паркет! Просто произведение искусства. Нет, я не могу шагать по нему в обуви!
– Ерунда, – отмахнулась хозяйка, – если бы вы видели, какие полы были на втором этаже, там, где сейчас магазин! Мой отец подбирал каждую дощечку лично, хотя не царское это дело – полы мастерить. Но папенька так любил маменьку, так строил это гнездо! Мечтал, что тут станут обитать поколения Алтуфьевых. Но не судьба. Что же мы в дверях стоим? Проходите, душенька, в гостиную.
В полной растерянности я вошла в просторную комнату и вздрогнула. По стенам были развешаны портреты.