Впрочем, в те далекие времена я отчаянно нуждалась, но, как преподаватель, обязана была всегда хорошо выглядеть. Ну представьте, что к вам на лекцию является чучело в продранных колготках, мятой юбке, с всклокоченной головой и пальцем с обкусанным, черным ногтем тычет в тетради, указывая на ошибки. Подобная «дама» вряд ли придется по душе слушателям. Поэтому моя голова всегда была безукоризненно уложена, а ногти сияли маникюром.
Это сейчас, превратившись в лентяйку, я могу позволить себе особо не макияжиться, но в годы преподавательской карьеры старалась выглядеть и пахнуть лучше всех. Но с волосами у меня всегда была беда – тонкие, ломкие, к тому же совершенно непослушные. Ни одна завивка не держалась на них. Существовал только один способ выглядеть достойно – стричься «под мальчика». Но всякая стрижка хороша не слишком продолжительное время, через месяц приходилось бежать в цирюльню, «подправлять» голову. На длинных волосах лишний сантиметр не заметен, на коротких превращается в проблему. Как сейчас помню, стрижка стоила пять рублей, громадные деньги для меня, получавшей тогда сто целковых и воспитывающей в одиночку мальчика. Так вот, Катюха брала с меня пятьдесят копеек, отмахиваясь от розовенькой ассигнации.
– Ерунда, – нарочно грубо заявляла она, – за такие лохмы, как у тебя, стыдоба больше брать, не волосы – солома, да и мало их, как раз на пятьдесят копеек. Ступай себе домой. Лахудрой пришла, лахудрой и ушла, я только подровняла чуток.
К слову сказать, побывав у Катьки в руках, моя голова смотрелась великолепно. Аркашку подруга всегда стригла бесплатно, приговаривая:
– Ерунда, чик, шмык – и челочка.
Так вот, моя Катюха, приходя иногда в гости и ставя на кухонный стол нежно любимый Кешкой, но недоступный мне из‑за цены торт «Подарочный», вздыхала:
– Устала я, ребятки, прямо мозги кипят, а уши служить отказываются.
– Ну при чем тут уши, – удивился один раз семилетний Кеша, – ты же не ими ножницы держишь? Руки должны болеть.
– С руками у меня порядок, – вздохнула Катюня, – а вот с ушами беда. Каждая клиентка норовит про себя все рассказать – сколько абортов сделала, где чего болит, какой муж говнюк. Ну про всех всю подноготную знаю. Прямо сливают в меня все, не поверите, ребята, голова кругом идет. Ну на фига мне знать, что у одной сын наркоман, а у другой начальник бабник? Придут, сядут в кресло, расслабятся и понесутся.
– Скажи им, чтобы заткнулись, – посоветовал Кеша, – пусть языки прикусят!
Катерина вздохнула:
– Не могу, клиенты‑то нужны, вот и выслушиваю их вздор.
В «Синем цветке» и впрямь все было колера спелой сливы: сантехника, кресла, столики и халатики у мастеров. Майя Радько, женщина примерно моих лет, с приветливой улыбкой на лице спросила:
– Хотите еще короче сделать или просто вот здесь чуть уберем.
Я посмотрела в ее лицо, на котором сияла профессиональная доброжелательность, увидела на дне глаз усталость и пробормотала:
– Просто уложите.
Минут двадцать Майя колдовала над моей головой, потом подала небольшое зеркальце, чтобы я посмотрела на затылок.
– Спасибо, замечательно.
– Ваш счет, – Майя протянула мне бумажку.
Я вынула сто долларов:
– Пожалуйста, в кассу.
– Это вам, на чай.
– Простите, но нам строго запрещено брать чаевые.
– Майечка, – ласково спросила я, – а кофе выпить со мной можете? Я тут видела в начале улицы миленькое кафе.
Майя удивленно спросила:
– Вы хотите угостить меня?
– Тоже нельзя?
– Нет, почему, подождите, отпрошусь на полчасика.