Встала на резиновый коврик, схватилась за поручень, дверь медленно повернулась и внезапно замерла.
– Барсмен бруду, – сказал мужчина, выходивший из магазина и очутившийся со мной лицом к лицу с противоположной стороны «барабана», – бруду фест. Ахей! Ахей! Ахей!
Повторяя это слово, незнакомец ткнул пальцем влево, я скосила глаза и поняла причину, по которой произошла заминка. Конец моего пышного хвоста застрял между створкой и стеной.
– Ахей! – улыбнулся мужчина и вынул из кармана финик. – Бени ам.
И что мне оставалось делать? Я взяла угощение, с трудом проглотила его и постаралась не икнуть.
– Холи! Холи! – захлопал в ладоши дядька.
Поднимать ногу и голосить «пин‑пин» показалось мне невероятно глупым. Я решила отделаться ответными аплодисментами и забила рукой об руку. Раздалось тихое шипение, под ногами разлилась небольшая лужица, очевидно, контейнер срабатывал от хлопка.
– Юнука! Юнука! – завопили малыши лет пяти, они пролезли из магазина к мужчине и стали совать мне финики. – Бени ам! Бени ам!
Пришлось слопать новую порцию еды грызуна и вновь забить в ладоши. Но на этот раз мои пальцы нащупали какую‑то проволочку, и я случайно за нее потянула. В шкуре вспыхнули лампочки, на голове что‑то заскрипело, хвост резко мотнулся в сторону, освобожденная дверь крутнулась, меня вынесло в центр торгового зала, и я увидела еще одного юнуку.
Мой «братик» производил чудовищное впечатление и здорово напоминал новогоднюю елку. Вся его шуба переливалась гирляндой, остроконечные уши на голове то поднимались, то опускались, морда дергалась, словно несчастного мучил нервный тик, хвост изгибался во все стороны, а из‑под нижних лап били ярко‑синие огни. На всякий случай я протянула коллеге лапу и сказала:
– Холи!
Второй юнука повторил мой жест, я почувствовала, как кто‑то дергает меня за ноги, увидела рядом штук пять маленьких пхасцев, заметила их же около собрата и сообразила: я стою перед огромным зеркалом.
– Бени ам, – кричали дети, протягивая мне финики, – бени ам!..
Безропотно проглотив то ли десятый, то ли двадцатый финик, я поняла, что начинаю получать гастрономическое удовольствие от непонятной еды, вот только меня мучила икота и настораживал странный запах, исходивший от бени. Толпа ребят вокруг меня ширилась, я не успевала брать угощение, и тут один из малышей случайно встал на одну из лап моего костюма.
Раздался щелчок, скрип, повеяло странным кислым запахом. Я стояла лицом к зеркалу, увидела, как из пасти маски вырвалась струя дыма, уши встали торчком, и услышала, как из головы полилась песня.
– Холи бени! Ам‑ам! Пин‑пин! Бам‑бам‑бам!
Костюм был снабжен магнитофоном.
Теперь на меня обратили внимание и взрослые. Взявшись за руки, дети и их родители начали водить хоровод вокруг юнуки. Я поняла, какие ощущения испытывает новогодняя елка, но не могла выйти из роли, потому что хорошо запомнила слова девочки о любви пхасцев колотить иностранцев, которые смеют наряжаться в костюм символа острова Пхасо. Что мне оставалось делать? Я хлопала в ладоши, боролась с изжогой, кашляла от дыма, который вырывался из моей же пасти, и старалась не наступить в большую лужу. Похоже, резервуар с водой в карнавальном прикиде был безразмерным.
– Холи! Холи! – орал людской круг.
– Ам‑ам, пин‑пин, – отвечала я, боясь, что таким образом проведу остаток дня и большую часть ночи.
Через десять минут мне захотелось пить, спустя пятнадцать стало понятно: необходимо срочно посетить дамскую комнату.
– Мама, – закричал по‑французски симпатичный кудрявый малыш, – а когда юнуку сожгут?
– В полночь! – проорала в ответ светлокожая женщина в ярком платье.