– Знаешь клуб «Улей»? – спросил Литвинов.
– Название слышал, но в нем не был, вроде он в самом центре?
– Ты, Иван Павлович, соткан из одних добродетелей, – хмыкнул адвокат, – тяжело, наверное, белому лебедю в стае стервятников. Значит, так, «Улей» имеет VIP‑зал, но тебе надо не через парадную дверь и не через вход для особо любимых клиентов топать. Обойди дом с торца, там со стороны переулка имеется крохотная створка без всяких опознавательных знаков, сбоку найдешь звонок. Нажмешь кнопку и ответишь на вопрос секьюрити: «Иван Павлович Подушкин, меня в голубом кабинете ждет Ника Кострова».
Поторопись, встреча назначена через час, опаздывать нельзя. Говорят, дочь Кострова без понтов, она, кстати, начинающая певица, поэтому и согласилась на интерью, но ждать припозднившегося журналюгу она не станет. Бери ноги в зубы и действуй.
– Огромное спасибо, – обрадовался я, – просто гигантское мерси! Не ожидал, что дело так оперативно повернется.
– Давай, шевелись, – перебил меня Литвинов, – хорош в благодарностях рассыпаться.
Адвокат подробно описал дорогу, я без всяких проблем отыскал малоприметную дверь, поговорил с суровой охраной, продемонстрировал сначала паспорт, потом содержимое барсетки. Шкафоподобная мрачная личность поводила по моему телу металлоискателем и предупредила:
– Кино– и фотосъемка запрещены.
– У меня нет с собой ни камеры, ни цифрового аппарата, – вступил я в диалог с человекоподобным существом.
– Съемка запрещена.
– Я не смогу ее произвести даже при огромном желании.
– Съемка запрещена.
– Так чем снимать?
– Съемка запрещена, – бесстрастно талдычила гора мышц, преграждая вход.
Я уставился на юношу. Огромное, накачанное тело венчала маленькая голова. Похоже, парень не собирается пускать меня внутрь. У него заклинило программу? Мальчик завис? Его следует перезагрузить? Но как сие сделать? Задрать его пиджак и поискать кнопку с надписью «Reset»?
– Съемка запрещена.
– Хорошо, – кивнул я, – понял.
Гора отодвинулась и сообщила:
– Вторая дверь налево.
Я улыбнулся парню:
– Спасибо, дружок.
Огромное недоумение появилось на лице цербера.
– Съемка запрещена, – вдруг выпалил он.
Ну просто беда с этими однопрограммными биороботами!
– Хорошо, я понял.
– Вторая дверь налево.
Не говоря больше ни слова, я пошел по коридору. Интересно, он женат? Если да, то как он беседует с женой?
Отчего голубая гостиная получила подобное название – неизвестно. Пол в ней покрывал ковер темно‑бордового цвета, обои имели оттенок сливочного масла, а мебель оказалась из дуба, тонированного под выдержанный коньяк. Огромный диван тянулся вдоль одной из стен, чуть поодаль стояли низенький журнальный столик и два огромных кресла. В одном, совершенно утонув в нем, сидела хрупкая девушка, на вид лет шестнадцати, не больше. На ней были самые простые, голубые джинсы, кроссовки, украшенные блестящими камушками, и белая майка с изображением двух весело улыбающихся мышей.
– Вы Иван Павлович? – звонким голосом спросила она.
Я кашлянул:
– Да, а вы Ника Кострова?
Девушка рассмеялась:
– Точно. На диктофон записывать беседу будете? Что предпочитаете: чай, кофе? Обед? Сладкое? Тут хорошо готовят!
Я улыбнулся ей и приступил к исполнению роли журналиста. Через час наивная девочка рассказала о себе почти все.
Нике восемнадцать лет. Мама у нее умерла, а папа очень успешно занимается коммерцией. На дочь у бизнесмена практически не остается времени. Ника ходила в частную школу и там же начала заниматься вокалом.