Шрифт
Фон
И тело было налито тяжелым как будто бы свинцом.Подружки взяли ее под руки и дале… брели втроем.Ей вспомнился великий бой на том участке обороны,Где девять дней в сплошном кольце пришлось всей группе пребывать,И несколько атак на дню им приходилось отбивать.Перед прорывом на душу осталось лишь по два патрона.То был тогда неописуемый картиной кромешный ад,И абсолютно все их уцелевшие пришли в окопы,Ведь снайпер, как не говори, сверхценный тоже был солдат —Особый, дерзкий, умный, юный, что был призван для охоты.Когда же наконец-то прорвали немцев оцеплениеИ продолжали быстротечно местами наступление,В строю осталось боевых единиц совсем немного.Так подзабрала людей до логова врага дорога.Смерть много раз ее в местечках разных подстерегала.Но иль божества везение, иль счастливая случайностьЕе спасали – ведь одно ранение уже было,И подлечившись, наскоро попала снова в другую часть.Однако в новой части ежеминутно трудно было ей:Она средь мужиков, истосковавшихся до баб, была,Где грубияну хлесткую пощечину рукой далаТому мерзавцу, кто нахамил о бабьих прелестях у ней.До августа после войны она до дома добиралась.И было ей тогда всего лишь девятнадцать женских лет.Для девушки такой, казалось бы, пришел уже рассвет.Но память о войне в ее душе на много лет осталась.
Их не воротишь – там стоят кресты
Живу я на девятом этаже,А из окон моих красивый вид на мост.Хоть я совсем не молода уже,Но вечерами там я занимаю пост.Я из окон смотрю на этот мост —Он не разводится в ночь, как в Ленинграде.Он в жизнь мою лихую много внес.Мы в безвременьи тогда несли утраты.Стою на этом я мосту по вечерам,Взираю проходящее вокруг,И нету счету горьким тем большим слезам —За тех погибших на войне подруг.Я вспоминаю, как мы кончали школу,Пускали фейерверки на мосту,Как по счастливым путевкам комсомолаШли с песнями, прощаясь аж версту.Вернуться в город, встретиться опятьМечтали радужно мы вместе на мосту.И чтоб при встрече не пришлось рыдать,Благодарить свою счастливую звезду.Но сладки были мечты-заветы.Родным мне близким вручали похоронки.Их не воротишь – там стоят кресты.Они давно уж в земле в чужой сторонке.Я вспоминаю девочек моих…Они в глазах моих ведь все передо мной.И не могу сдержать я слез своих.Лишь этот мост стоит все тот же. Он стальной.Осталось мало сил в солдате
Налит стакан воды из крана,На кухне старой тишина.Походкой быстрой внучка ЖаннаНесет его, как плясуна.Вода болтается в стаканеИ плещется через края.Придется убираться Жанне,Ведь на полу уж колея.Но вот она достигла двериТой комнаты, где дед живет.Открыть ее – тот шаг в барьере.Сейчас она его возьмет.Ведь мамы нет еще с работы,Она приходит ровно в шесть.И все за дедушкой заботыУ Жанны – их не перечесть.Дверь скрипнула, потом открылась,И Жанна смотрит на стакан:Он цел почти – вода кружилась.И дед сидит – могучий стан.Она ведет его к кровати,Дает таблетки и стакан.Осталось мало сил в солдате.От той войны – лишь много ран.Он не воевал в Ташкенте
(Dedicated to memory uncle of wife)
Есть мненье: если в слово ДРУГ добавить окончанье,Оно, того же корня, иначе зазвучит.Они, еврей и русский, что их в судьбе роднит?То, что они прошли достойно словоизлиянья.(От автора)«Ошибка штаба вылилась им в дорогую цену.Кто мог бы видеть эту страшную по духу сцену:Их многих, уже безоружных, забрали в плен,Когда они свое свершили – их ждал расстрел.Они бежали от врагов; живые две мишени».Мы часто слышим фразу гнусную и проходную:На фронте все евреи были лишь в Ташкенте.Хочу поведать вам одну историю такую,Что развенчает эту сказку в новом свете.Он не был в общем понимании героем.Но кто он? И где был в войну? Сейчас раскроем.Сумел закончить восемь классов в Пензе и работал,Ведь братья были по суду на лесоразработках.НЭП ленинский сыграл с семьей плохую шутку,И все, что было заработано семьей, забрали.Братьев в тайге разве жалели, хоть минутку?Не мог и он учиться дальше – все равно б не дали.Язык еврейский – почти немецкого жаргон.Соседи его знали, слыша со всех сторон.Он был большой спортсмен в своей команде школьной,Семья его в большой округе была хлебосольной.Когда пришел ему, как всем, призыв на службу,Не потерял с хорошими друзьями дружбу.Хоть знал язык войны, он был определен в пехоту,Где оказался с другом детства Женькой в одном взводе.Их матери были хорошие подруги,И дворики их были друг от друга близко.Они встречали вместе радости, недуги.Евгения отец им часто добавлял умишка.Он терпеливо ждал конец их игр футбольных.Сам образован был, имел партийную закваску,Не позволяя увлекаться алкоголем.Хотя серьезен был, но Жене он давал и ласку.А Миша, хоть и рос в семье еврейской, тихой,Любя отца нестарого и молодую маму,Не очень-то любил просиживать за книгойИ о своих пустых делах любил пустить туману.Молиться Мишу почему-то не учили.Но свой язык еврейский он, с детства слыша, понимал.Боялись, чтоб о том соседи не рядили,И место для молитв трехразовых кто б там предлагал.Источником моих рассказов является дневник,Где ясно видимо до службы их бытие.Родня для Миши с детских лет была примером.А Женька, хоть и часто дрался, по жизни был шутник.Притом, что Миша был блондин, семит неявный,А Женька широкоплеч, с волной волос – красив, русак.Средь женщин Миша скромен, не чудил, тщеславный.Но Женя – нет же, чтоб упустить, не пошутить мастак.Различие натур спасало от провалаВ тех ситуациях, что им случалось быть ужасных.Судьба им разные авансы даровала.Они друг другу помогали выжить от злосчаcтий.Война пришла – и брошены в нее все силы.В судьбе обоих это очень отразилось.Не удалось ребятам так уйти домой в гражданку,А дома встретить вновь свою любимую сельчанку.Они в Саратове уж были старожилы.Казалось бы, совсем даже не близко от границы.И тут приказ штабной внезапно получили,Что надо очень быстро предписаньем шевелиться.Когда они по плану ставки прибыли в местечко NОно частями немцев было окружено.И бой был, не хватало ружей, они попали в плен,Хоть врукопашную дрались c братвою честно.И немцы стали строить их, раненых, в ряды,Чтобы отрезать возможный им отход в кусты.Тут Женя быстро трудную взял на себя задачу:Он понимал, с кем он имеет дело наудачу.Легко понять идею его почти немых реприз:Дружище, книжку воинскую ты уничтожь от крыс.Как Миша был ему благодарен в этот миг!Он должен слушать друга Женю – иль он погиб.И Женя принял решение непростое.Он жестом показал: не выходи из строя.Глазами, молча, – 0 – не выдам друга детства я, тебя.Кто ты в нашем полку, знавал быть может, только я.Да, Миша не похож был вовсе на еврея.Имел лицо он дворянина и без горбинки нос,И голова, как у мутанта, где светлый цвет волос,И не картавил, говоря, и весь бледнея.А перекличка проводилась быстро, зычно,И процедура завершилась, как обычно:Евреев, комиссаров, офицеров расстреляли.Оставшихся в амбар загнали, как в бочку с сельдями.В амбаре на полу их побросали, изможденных,И надписью с издевкою «Арбайтер» заклейменных,В Германию везли их с конвоем из собак,Где ад, где надо выжить, бежать на буерак.Они приехали в Германию куда-то,Где гнезда временные для таких когда-то свили.Быть может, своими возведены когда-то.Кто строил – их, конечно, позже, точно умертвили.Был лагерь обнесен железом проводов двукратным.Четыре вышки с часовыми по краям.Казалось, о побегах мысли пленных все напрасны…Все это было свойственно всем концлагерям.Работать заставляли, издеваясь много,Прикладом и кнутом их били, босоногих.Но каждый чуял и не терял надежд своим нутром:Он убежит, конечно, и годы плена будут сном.
Шрифт
Фон