Шрифт
Фон
Я опишу лишь первый день войны в блокноте,Где о войне лишь сказано, что сдан Тобрук,Что планы англичан узнали немцы, обормоты,То отзвук был от африканских заварух.О встрече с журналистом Л. А. Безыменскимпару строк,Известном переводчике времен войны.Его на западе обратно ждал Брянский фронт дорог,Проездом был в редакции, быв у родных.Напоены у Л. Славиначудесным крепким чаем,Настольной зажигалкой поразил вконец,Прелюбопытнейшую фигуру мы вдруг встречаем,Как говорят в Руси, на все руки мудрецПреподаватель физики и математики,Четыре года музыку преподаетИ зажигалок изготовитель, большой фанатик,И это-то в такое время создает.Физмат окончил Московского университета,Он назывался в бытность «Императорский»,Не часто можно увидеть такого вот эстета,Во всем в нем чувствовался дух новаторский.Притом, в двадцатом в войну летал на аэропланеИ на Фармане потерпел аварию,И выжил как-то, имея эпилепсию от ран,Я думаю, излишни комментарии.Лишь в день второй пошла речь о войне документально,Когда в редакцию явился Л. И. Славин.С волнением и гордостью он нам поведал тайнуЖдут лирику на фронте, потом добавил.
Как одинок я без тебя
Зачем ушел ты, не сказав,Как следует не попрощавшись,Нас с мамою облобызав,С работой быстро рассчитавшись?Плохая ли была работа?Сосед, смеясь, мне говорил:Ушел ты бить врага-остготаИ кровью землю обагрил.Имел ты бронь от «Метростроя»,Построил много станций в нем.И кто уйти тебя настроил?Был ты, как каждый, и нет дилемм.Конечно же, патриотизм —Теперь все скажут без задержки.Сосед смеялся: фанатизм.Погиб в бою – войны издержки.А меня мучает забота,Глядя на карточку твою.Я слезы лью, глядя на фото,Что ты находишься в раю.Живого я тебя не помню,И некого давно спросить.Со слов соседей, был ты скромным.Я должен фото лишь любить.Как одинок я без тебя!Никто тебя мне не заменит.Все знает о тебе семья,Но боль разлуки не изменит.Он похоронен там
Обрыв на берегу спускался к Волге.От пуль кругом взлетали комья глины.И каждый ополченец знал о долгеНа побережье у стен Калинина.К Москве упорно рвался дерзкий немец,Имея опыт ведения войны.И необученным был ополченец,К несчастью, лет не имевший послужных.Лишь в трех часах движенья была Москва.И был приказ не отдавать столицу.Был этот берег для немцев ключевым:В бинокль видны были врага петлицы.Не долгим было сопротивление,Во всем неравны пока были силы.Шло сил и средств великих накопленье,Росло после боев число могилок.В одной из них, согласно списку – в Братской,Есть прах убитых, и в том числе отца.Порою бегают по мне мурашки:Ведь я не помню, был я мал, его лица.Ценой огромных усилий и потерьВраг, переправившись, все ж взял Калинин.Грифон нацизма над нами тяготел,Лишь под Москвою враг был опрокинут.Нет для таких пощады
Мне внук фронтовика, как другу, раз поведалОб эпизоде фронтовом той бойни жуткой,Когда официально велся счет победам,И совершалось много доблестных поступков.Такие вещи до сих пор все неизвестны,Лишь часть из них известна – выплыла наружу.Но многое пропало уж – кануло в бездну,Как те болезни в детстве, например, краснуха.Не мог дед-фронтовик скрыть прошлое такое.Внук вырос, и дед выплеснул ему в порыве:Он помнил на лице фашиста мину болиЗа грех, что по приказу совершал он в прыти.Шел бой обычный за плацдарм один в местечке.Из небольшого дзота извергалось пламя.Мы разве в пылу боя знали, сколько свечекПо нашим мертвым мальчикам поставят мамы?В который раз попытки были неудачны,Свинец косил бойцов налево и направо.Но взвод был должен разрешить эту задачу,И закрепиться, и наладить переправу.Очередной бросок – и дзот подавлен вроде,И он в составе пяти ребят ворвался внутрь.Пред нами там предстал фашист, что сумасбродил,Его психоз имели мы несколько минут:«Я стольких погубил майн гот!, мне нет прощенья.Я знаю, что нам Бисмарк когда-то завещал»…Не выдержав, мы кончили его сужденья.Решили мы совместно – нет для таких пощады.Ей муж прислал…
Ей муж прислал свои карманные часы.Четыре месяца нет писем от него.Он знал – конечно же, не будешь ими сыт,Но понимал: в войну товар сей ходовой.Он послан тайно был в глубокий тыл врага,Не знал наверняка, он выживет иль нет.Вещь ценная, и можно выручить деньгу.А не продаст, так память будет много лет.Семья была отправлена на юг страныПоследним эшелоном в отступлении.Здесь тоже не было привычной тишины:Она одна с мальчишкой в поселении.И думы мучают ее: а жив ли муж?Она, увидев приезжающих с фронтов,Встречает их с одним вопросом: «Как роднуш?»Найти у них пытаясь мужниных следов.Ее пытаются утешить: «Будет весть!»Соседкам часто приходят похоронки.Как трудно, горько ожиданье это несть…Она им верит, молясь в углу иконке.Как много тех – их, кто веровал: придет он.И эта вера помогала выживать.Их согревал, прибывших в отпуск, эшелон,Кто им рассказывал, как вышел из засад.Такая ложь порою помогала им.Никто не ведает, кому что суждено.Огонь надежды в лучшее неугасим.Тогда же верили тому, кто колченог.Война всегда была решеньем
Война всегда была решеньемВопросов спорных на Земле.И совершались прегрешенья,Кто проиграл – был в кабале.И люд простой, не понимая,За что он проливает кровь,Ружье борьбы не разжимая,Стоял и к смерти был готов.И шли века, и все сильнееОружий становился гул.И сила древняя бледнеетПред страшной мощью новых гунн.Последняя война не зналаТаких примеров до сих пор.Четыре года до финалаГнездил судеб людей топор.Далась победа нелегко нам,Фашист нас стольких загубил.Мы помним всех их поименно.Им слава – тем, кто победил.Припев:Копье свинец пронзивших сердцеУводит нас в небытие.Открыта в бездну смерти дверца,И жизнь становится быльем.Мы помнить их должны всегда
В местах тех гробовая тишина.Ночами освещает их луна.На плитах там начертаны слова —Фамилии героев, имена.Должны гордиться ими мы всегда,Ведь эти люди брали городаИ делали все это, не щадяНи сил, ни своих лет, ни живота.Такая вот досталась им судьба.Их жизнь была порой так коротка.Работа их была – с врагом борьба.За это будем чтить их на века.Не должны мы подвергнуть забвеньюЖизни тех, кого с нами уж нету.Они в памяти нашей нетленны.Мы должны быть верны их заветам.Девять дней ада снайпера Жуковой
(Аргументы и факты, № 19 от 07.05.2008 года)
Всем помнится то время – сорок четвертый, труднейший год.Один из славных, громких, из завершающих годов войны.В Подольске был организован целый юный школы взводИз женщин-снайперов, что из округи, что были так нужны.Ей было, может быть, всего неполных восемнадцать лет.Она пришла бегом, узнав об этом, в ближний военкоматИ добровольно, как патриот, не имея партбилет,Явилась на призыв как нужный Родине будущий солдат.Она все помнит хорошо, – как их в баню снарядили,Как по дороге девочки свое всем бедным раздавали.Как люди встречные ведь было очень тяжело все брали.Каким было смешное – белье мужское, чем их снабдили.Каким был трудным, жестким ежедневный распорядок дня,Какие тренировки у них были при любой погодеИ как под проволокой по-пластунски ползали не зря,К тому же и стрелять она набила руку вскоре вроде.А в ноябре уже фашистам нанесла большой урон.И дальше было так: использовала каждый свой патрон,И с снайпером немецким недолго и мудро состязалась,И победительницей с ним в споре, конечно ж, оказалась.И далее на запад ее было направление,И маршал Жуков принял дерзкое не зря решение:Взять быстро штурмом знаменитый город – укрепленный Хейльсберг.И крепость взяли, но от усталости валились прямо в снег.И от усталости, жестокого недосыпанияОна, как сноп, свалилась часом позже без сознания.
Шрифт
Фон