Репортер склонился к стройной девушке, лежавшей между другими телами, обильно намазанной солнцезащитным кремом и уже красиво загоревшей.
– Сейчас люди стараются брать отпуск в июне или сентябре. Что вы об этом думаете?
– Вы что, шутите? В августе остаться в городе? Да я умру от жары!
– Но здесь тоже очень жарко.
– Если мне станет слишком жарко, я прыгну в воду.
В следующем кадре блеснуло море, где людей было не меньше, чем на берегу.
Наутро после этого репортажа, заставившего инспектора и его жену порадоваться, что они не сидят сейчас на этом пляже, в прохладном кабинете инспектора зазвонил телефон. На часах было семь тридцать.
– Гварначча? Это ты?
– Говорите. Кто...
– Не знаю, вспомнишь ли ты меня. Антонио Броджо. Мы учились вместе в сержантской школе.
– Не думаю...
– Да, все равно. Давно дело было, я в отставке уже больше десяти лет. Уволился после смерти отца. Стал управлять его похоронным бюро.
– А! Броджо, да. Теперь я вспомнил. Должно быть, это было... даже не знаю сколько лет назад.
– Слишком давно, не думай об этом. Слушай, я звоню тебе по делу. Я бы не стал тебе звонить, чтобы просто потрепать языком.
– По делу? Нет, послушай...
– Нет, нет и еще раз нет! Это совсем не то, что ты подумал. – Всем было известно, что похоронные бюро дают взятки полицейским и медсестрам в больничных палатах за сведения, способствующие процветанию их бизнеса. – Нет, мне нужен лишь твой совет. То есть проблема у меня нелепая. Я подумал, что вряд ли могу с этим делом позвонить в службу спасения. Поскольку мы знаем друг друга, может, ты подскажешь мне, куда я должен обратиться. Дело в том, что у меня тут тело, которое я не могу похоронить.
– Почему не можешь? Прокурор сказал мне...
– Кто‑то другой вполне мог бы это сделать, ни о чем не задумываясь, но я десять лет отслужил карабинером, так что никому не удастся обвести меня вокруг пальца. Понимаешь, о чем я?
– Я... Нет.
– Нужно провести вскрытие.
Инспектор знал, что прокурор вчера распорядился похоронить тело Сары Хирш, и на долю секунды у него свело живот от мысли, что он так и не прочитал вторую часть отчета о результатах вскрытия. Кажется, именно прокурор сказал, что в этом нет необходимости? В любом случае...
– Алло, ты меня слышишь?
– Да, да. Я слышу. – Инспектор взял себя в руки. – Вскрытие уже проводили. У меня здесь в папке копия заключения. К тому же ты сам видишь, что...
– Я вижу сломанное левое плечо и четыре сломанных пальца на левой руке, вот что я вижу.
– Плечо?.. Нет‑нет, я не думаю... Если хочешь, я могу прочитать тебе...
– Гварначча, я знаю свою работу и могу судить о причинах смерти независимо от того, проводилось вскрытие или нет. Значит, здесь сломана левая рука. Так. И еще я вижу рану сзади на голове. И прежде чем ты скажешь мне, что эта рана появилась при ударе тела о землю в момент смерти...
– Да. Именно так. Я видел тело и помню рану на голове... – Инспектор схватил папку и пытался выудить оттуда протоколы вскрытия, зажав телефонную трубку подбородком. Сломанная рука? Может, во второй части протокола... – Нападение было очень жестоким, и воссоздать... – Черт! Здесь столько страниц... – Вывернутая за спину рука вряд ли... Дай мне пару минут. .
– Да сколько угодно, но я говорю тебе, вы там что‑то перепутали. Я же не отрицаю того, что он умер от инсульта, как сказано в свидетельстве о смерти. Даже по лицу видно, что у парня был удар. Я лишь говорю, что не могу его похоронить, пока не будет проведено вскрытие, потому что, отчего бы он ни умер, я считаю, что ему немного помогли. И, если ты хочешь разобраться с этим делом, пожалуй, тебе лучше приехать сюда.
Вот оно. Сбылись его мрачные предчувствия.