.. Придержите здесь... Спасибо. Возможно, вы будете удивлены тем, что содержимое коробки не слишком интересно.
– Нет‑нет. Я кое‑что знаю об этих вещах от соседской девочки. Сара показывала ей некоторые фотографии, а та потом мне их описала.
– Вот они.
Теперь пришла очередь удивляться инспектору. Он держал в руках фотографию, которую так хотел увидеть, фотографию родителей Сары, Джейкоба и совсем юной Руфи. Снимок точно такой, как его описывала Лиза, хотя, разглядывая старомодную одежду и унылые коричневые цвета выцветшего снимка, девочка не заметила, что Джейкоб не только высокий, но еще и очень привлекательный мужчина. Рядом Руфь, худенькая и угловатая, хотя ее большие темные глаза и тонкие черты лица свидетельствовали, что вырастет она красивой. Инспектор рассчитывал увидеть моментальный снимок, спрятанный в конверт или завернутый в бумагу. Однако совершенно неожиданно оказалось, что это увеличенная фотография. К тому же снимок вставлен во флорентийскую рамку, какие продавались на пьяца Питти.
– Я вижу, она не прятала эту фотографию.
– Конечно нет. Руфь всегда хранила ее в гостиной. Понимаете, это единственная фотография, где они вдвоем. Сара спрятала ее в связи с последними событиями. Все остальные снимки из конверта всегда хранились в сейфе по очевидным причинам.
В конверте из плотного картона лежали аккуратно завернутые в папиросную бумагу большие черно‑белые снимки.
– Цветы.
Теперь настала очередь удивиться д'Анконе.
– Она показывала кому‑то эти снимки? Вы уверены?
– Абсолютно уверен, да. Той же маленькой девочке. Каждый из нас доверяет кому‑нибудь свои секреты, и очень часто в таких ситуациях безопаснее всего открыться незнакомцу или по крайней мере человеку малознакомому. Вы расскажете мне об этих цветах?
– Думаю, я должен это сделать. Как вы заметили, каждый из нас доверяет кому‑нибудь свои секреты. Но хочу попросить вас, обещайте мне, что наш разговор останется между нами.
Инспектор удивленно взглянул на адвоката.
– Я не могу вам этого обещать. Вы же знаете, что я не могу.
– Но люди, которых вы арестовали, ничего об этом не знают.
– Они вообще ничего не знают. Они делали то, что им велел Ринальди.
– Ах да, Ринальди.
– Вы его знаете?
– Я знал его, когда он работал помощником продавца в магазине Сэмюэла и Наоми Рот. Ему очень повезло. Когда во время войны убили его отца, Роты ему помогали. Ринальди со своей матерью снимали второй этаж, где, я полагаю, он живет до сих пор. Джейкоб позволил ему взять на себя управление делом, говорил, что у него есть вкус.
– Это Ринальди сказал мне, что вы умерли. Он знает, каким образом Джейкоб заработал свои деньги?
– Кое‑что о жизни Джейкоба ему известно, но как раз этого он не знает. В тридцатые годы он был еще ребенком. С Ринальди вам придется нелегко. Без сомнения, ему есть что сказать о смерти несчастной Сары, но, если вы проявите терпение, уверен, мы придем к общему решению. Может, мы сначала поговорим о картинах? Как я уже сказал, Руфь привезла из Праги два полотна. Это было ее будущее. Ее отец доверил картины Ротам, а они, в свою очередь, доверили их мне перед тем, как их депортировали. Эти полотна пролежали несколько лет вместе с другими картинами, купленными Джейкобом, и несколькими ценными вещами, вывезенными из их антикварного магазина, в сейфе, который мы закопали здесь в саду. Вернувшись, Джейкоб все забрал. Тогда же он продал одну из картин Руфи. Через некоторое время в монастырь, приютивший Руфь и маленькую Сару, поступило пожертвование. На остальные деньги они жили.
– Почему он не женился на ней?
– Не спешите его осуждать. Не забывайте: до возвращения домой он ничего не знал. Он думал, что Руфь депортировали вместе с его родителями. Он даже не знал, живы они или нет. Он пришел ко мне, как велел ему отец в своем последнем письме.