Синьора Хирш шарила трясущимися руками у себя в сумке.
– Я получила письмо с угрозами. Вот. Посмотрите.
Инспектор протянул руку. Это была открытка, одна из тех шуточных открыток, на которых крупным планом изображены гениталии «Давида» Микеланджело. Такие продаются в каждом городском баре. Больше напоминает не настоящую анонимку, а послание соседских мальчишек занудной старой деве, которая ворчит, что они громко включают радио или оставляют открытой входную дверь.
Женщина молчала. Переворачивая открытку, инспектор почувствовал на себе ее внимательный взгляд.
Открытка адресована Саре Хирш, 50125 Флоренция, Сдруччоло‑де‑Питти, 4. Открытку отправили во Флоренции в июле. Разобрать точную дату нельзя, почтовый штемпель нечеткий.
«ТЕПЕРЬ МЫ ЗНАЕМ, ГДЕ ТЫ ЖИВЕШЬ. МЫ ПРИДЕМ К ТЕБЕ, И ТЫ ПОЖАЛЕЕШЬ ОБ ЭТОМ».
Инспектор серьезно взглянул на нее:
– Синьора, это от ваших знакомых.
– Почему вы так решили? Как я могу знать...
– Нет, синьора, вы не поняли меня. Кто бы ни послал вам эту открытку, вы знакомы с этим человеком. Его почерк вам известен, поэтому он попытался изменить его весьма непрофессионально. Посмотрите на это Н, а теперь на Л, вот здесь и здесь. Буквы написаны по‑разному.
– Но зачем? Я же никому не сделала ничего плохого. Почему они мне угрожают? Чего они хотят?
– Послание вполне понятное, синьора. Оно означает именно то, что здесь сказано. «Мы знаем, где ты живешь». Они хотят, чтобы вы боялись жить там. Я так понимаю, вы не являетесь хозяйкой этой квартиры?
– Нет... нет.
– Так вот, синьора, кто бы это ни был, он хочет вас выселить. К сожалению, поскольку на выселение по закону требуется масса времени – иногда до двадцати лет, находятся достаточно беспринципные адвокаты, которые прибегают к запугиванию, особенно если речь идет об одинокой женщине. Это дурно, синьора, и очень неприятно для вас, но по крайней мере теперь вы знаете мотив происходящего. Теперь у вас есть все причины сердиться, но никак не бояться. Я знаю несколько таких непорядочных адвокатов, но в моей практике не было случая, чтобы кому‑то действительно причинили вред.
Женщина встала.
– Я должна идти. Я должна решить, что мне делать. – Она протянула руку за открыткой.
– Одну минуту. – Инспектор сделал ксерокс с открытки, прежде чем вернуть ее.
– Дома вы непременно обнаружите образец почерка этого человека, скорее всего, на документах, связанных с арендой квартиры. Если у вас появятся еще какие‑нибудь проблемы, мы передадим открытку графологу на экспертизу.
Он не уточнил, какие именно проблемы, чтобы женщина не принялась снова рассказывать о том, как кто‑то забрался к ней в квартиру. Очень вероятно, анонимка напугала ее настолько, что все это ей примерещилось, но не исключено также и то, что это просто уловка, призванная привлечь его внимание. По всей видимости, его объяснения не успокоили ее. Не всегда поймешь, в чем люди готовы признаваться, а в чем нет. Возможно, она считала, что быть выселенным очень стыдно, и такое случается только с бедными людьми, которые не платят за квартиру. Между тем во Флоренции это может произойти и происходит с кем угодно. Инспектор по‑прежнему молчал. Любая попытка с его стороны успокоить женщину могла просто вывести ее из душевного равновесия. Инспектор проводил ее до двери. Она остановилась и, вздернув подбородок, посмотрела ему в глаза:
– Не думайте, что я позволю себя запугать. Я не сдамся.
– Вот это правильно, синьора. Почему бы вам не поговорить со своим адвокатом и не передать ему то, что я вам объяснил?
– Я так и поступлю. Я намерена сделать несколько звонков сразу же, как вернусь домой. Я намерена защищать свои права. Не такая уж я простушка, как они думают. Я сильная, даже если чувствую себя слабой.
Конечно, вполне можно допустить, что вся ее история до единого слова – чистая правда и вместе с тем она сумасшедшая.