Люди в квартире Хирш толпились у шкафа, встроенного в стену слева от двери. Когда шкаф открыли, оттуда вывалилась швабра с красной ручкой. В шкафу была перекладина для вешалок, но почти все висевшие там плащи и пальто упали на пол. То, что раньше занимало большую часть пространства за перекладиной, было выломано из стены, обломки штукатурки и пыль обрушились на груду валявшихся вещей.
– Все становится совершенно ясно, – отметил прокурор, указывая своей сигарой на зияющую дыру. – Глядя на шкаф, могу сказать, что там был сейф. Наверняка они угрожали ей в надежде узнать код, но она не сдалась. – Он огляделся вокруг. – Не подумал бы, что она обладала чем‑то, что могло стоить ей жизни. Конечно, вы, инспектор, больше знаете о погибшей.
– Да, не очень...
– Здесь все еще снимают отпечатки пальцев. Давайте выйдем на лестницу. Там они уже закончили. – Когда они вышли на площадку, он понизил голос. – Как бы я хотел закурить! По крайней мере запах стал бы лучше. Ладно, расскажите мне все.
Инспектор рассказал все, в том числе историю про нож, открытку и запах сигар. Вытащив свою сигару, прокурор посмотрел на нее с улыбкой и быстро сунул обратно в рот.
– О сейфе ничего не сказала?
– Нет, быть может, соседи сверху могли бы что‑то рассказать об этом. Это не займет много времени.
– Я пойду с вами.
– Думаю, не стоит... Это ребенок, понимаете, он может испугаться такого важного человека, как вы.
Если у прокурора и были сомнения в том, что Гварначча имел в виду на самом деле, тот скорее предпочел бы думать о себе как о важной персоне, чем признать, что он не умеет общаться с детьми, – в этом инспектор был уверен. В квартиру этажом выше прокурор отпустил его одного. По‑видимому, синьора Росси успокоилась, поскольку из кухни доносились вкусные запахи.
Лиза Росси сидела за столом с учебником в руках. Выглядела она и вела себя скорее как пятнадцатилетняя, чем двенадцатилетняя девочка. Инспектор отметил про себя, что он стареет. Стройная, с красивой фигурой, и только лишь юношеские прыщи, покрытые густым слоем тонального крема, говорили о ее незрелости. Стены крохотной комнатки были сплошь оклеены плакатами, с которых пристально смотрели поп‑звезды. На односпальной кровати в ряд сидели мягкие игрушки.
– Она немного странная, но она мне нравится, – произнесла девочка.
– Почему ты считаешь, что она странная? Твоя мама сказала тебе, что она умерла?
– Сказала, но я забыла на минуту... То есть она мне нравилась... Я должна это делать?
– Что делать?
– Говорить о ней, будто ее больше нет. Непохоже, что ее больше нет. Раньше я никого не знала, кто бы умер.
– Все в порядке. Если не хочешь, не говори так. Пока ты будешь ее помнить, она будет жива, в некотором смысле.
– Мама сказала, на нее напали грабители. Она очень расстроилась.
– А ты? Ты расстроилась?
– Нет. Просто все это... странно.
– Странно, как и синьора Хирш? Расскажи мне, почему ты считала ее странной.
– Ну, я не знаю... Будто она была очень старая, как моя бабушка. Она никогда не рассказывает о сегодняшнем дне, всегда о том, что произошло много лет назад, и о людях, о которых я никогда не слышала. Я не против, только она ведь не такая старая, правда?.. То есть была не такой... Она не выглядит старой, не носит старушечью одежду и все такое.
У него у самого была такая же мысль, верно? Так что, возможно, здесь дело не только в мебели ее матери.
– Лиза, можно я на минуту присяду на твою кровать?
В комнате помещались только ее кровать, стол и стул. Инспектору не хотелось угрожающе возвышаться над девочкой.
– Можно, – ответила она.
– Я должен спросить у тебя кое‑что важное. В квартире синьоры Хирш в коридоре есть встроенный шкаф, и мне надо знать, заглядывала ли ты когда‑нибудь туда.