– Вот продам её. И первым делом – вступлю в кооператив. Квартира это вещь. А может, и на машину даже хватит. «Москвич-412». Ручная сборка. И чёрного цвета хочу. Такой Алке нравится. Проеду прямо перед носом её с ветерком. Музон врублю. «Абба». Представляешь картину! Она рот раскроет. А я – мимо на скорости. Бж-ж. И по тормозам. Выйду с цветами к ней, как чёрт из коробочки: нате Вам и мама не горюй! Она розы алые любит. Я такие и куплю. Чтоб в красивой бумаге были. М-м-м. И вот она где у меня тогда, понял, – Артём показал сжатый кулак, как символ своей мужской силы. – Пусть стоит, ждёт и смотрит, как я от неё отъезжать буду. А к вечеру – свидание. С шампусиком. Конфетами. Ну, по полной. Нет! Лучше в ресторан! Да. И там о свадьбе ей и намекну. Так, мол, и так. Завидный жених. Чем я ей не пара? Скажи?
– Скрипачка, что ли?
– Она.
– Так за ней же москвич ухлёстывает! У него, говорят, квартира в центре столицы. И при деньгах немалых, и при связях.
– Он старше. Да она и не любит его. Сама как-то обмолвилась. Так, время проводит с ним. Абы с кем.
– Ты откуда знаешь? Он её встречает и провожает с концертов. Он. Не ты.
– Она всё равно не с ним. Ну, цветы подарит ей. Ручку поцелует. Это да. Он её только до подъезда. Она одна. Знаю.
– Следишь, что ли?
Артём закрыл рот, поняв, что проболтался. Напарник посмотрел на него с сочувствием. Молча кивнул головой и добавил с участием в голосе:
– Эх, Каляка-Маляка, и влип же ты. Влип, паря, по самое не хочу.
– Что ты в этом понимаешь? Ты.
Да. Я пожилой человек. Но знаю жизнь. Поверь мне на слово. Ты ей не нужен. Время тратишь впустую. У неё свой контингент. Покруче тебя. Даже если ты к ней на машине подрулишь… С ней же беседу поддерживать надо. О музыке и прочем. Знать как. О классике рассуждать. А ты? Разве потянешь? Эх, мать честная! Вон оно в чём дело, выходит. Алла у него в башке. Голову вскружила. И капут пришёл Каляке-Маляке. А такой славный парень был! Зачем тебе она? Скажи? Ну, найди по себе. Мало разве? Женись и живи спокойно. Вот дети пойдут, и сам поймёшь, как я прав. Помяни моё слово. Всё сразу встанет на свои места. И будет как у всех. И жизнь устроена, и жена под боком. Живи – нос свой поверху держи. Это, я скажу тебе, самое важное для мужчины и есть – устроенность. А не мысли о журавле в Небе. Знаем, сами мечтали когда-то. Да то, что было, быльём поросло!
– Не понимаешь ты, Михалыч. Я Алку люблю. Вообще, умные и красивые – не могу мимо пройти. Задевают моё сердце.
– То-то оно у тебя последнее время частить стало. Торопится куда-то сердечко твоё. Не надо так. Надорвёшься!
– Она моя будет! Вот машину куплю только…
– Да не в машине дело, паря. А ты знаешь пословицу русскую: по Сеньке и шапка, – вспыхнул, наконец, Михалыч, потеряв терпение от такого тугодумства Каляки.
– Что?!
Увидев лихорадочный блеск в глазах парня и сжатые кулачищи, Михалыч понял, что погорячился. Тот перестал контролировать себя. И стал попросту опасен. «Зачем я.» – пронеслось в голове пожилого человека. Но было уже поздно. Он получил сильнейший удар в челюсть, от которого свалился без сознания прямо на одну из могил. Артёма как- то всего передёрнуло. Он схватился за голову и застонал, как раненый зверь. До молодого водилы разом дошло, что такое он натворил. А воздух вокруг зашевелился и стал сгущаться, опускаясь облачком ему на плечи. Невольно Артём наклонился в замешательстве и надежде, что ещё обойдётся. Но напрасно. Михалыч неподвижно лежал. Рот его был полуоткрыт, и из правой половины тонкой струйкой стекала алая кровь.
– Михалыч. Михалыч. Батя! – воскликнул Артём. И зарыдал безутешно, как над покойником. Краем глаза, он заметил, как тот что-то силился ему сказать, но никак не мог. Артём осторожно приблизил своё ухо к губам пожилого водилы и всё-таки услышал:
– За что ты так со мной, сынок? Я ж тебя с детства помню. Каляка-Маляка. Ой, быть беде.
– Прости меня, батя!
И тут взгляд Артёма упал на могильный крест, что возвышался так рядом. Он прочитал на нем:
АДАМОВА АЛЛА БОРИСОВНА
1958–1982
– Как такое может быть? Ведь сегодня только… Год. Но нынче 77-й… Что же такое творится? Где я? О, Боже милосердный, – задрожал Артём. В ту же секунду Каляка выпрямился, желая поскорее покинуть кладбище, но не смог пройти и шагу. Место, где он стоял, как живое, притягивало. Ноги отяжелели, будто на них были подвязаны гири. Артёму ничего не оставалось иного, как наблюдать за происходящими изменениями. Сделать что-то ответное он был не в силах. Время потеряло границы и перестало играть свою привычную роль. Каляка плутал в каких-то потайных лабиринтах, становясь то малышом с неизменными карандашами в руках, а то вновь взрослым, влюблённым в скрипачку…
– Где я? – крикнул что было сил Каляка.
Но только эхо отозвалось. «На кладбище – эхо?» – пронеслось в голове. А всё вокруг продолжало меняться. Исчезало и появлялось вновь. Будто невидимый ластик стирал один рисунок, и тут же кто-то наносил другой. Одна картинка стремительно перетекала в иную, как в калейдоскопе. Вот Артём увидел странную, абсолютно белую дверь. Не раздумывая, он подошёл к ней. Притронулся к ручке и услышал, как его зовут по имени. Дальше последовала непонятная информация. Поток её длился долго. Мелькали лица и события. А затем последовало предупреждение, знак. Незнакомый голос проговорил какое-то заклинание, из которого Каляка догадался, что он может заглянуть за дверь, но…
И Артём решительно открыл её, заглянув туда, куда не полагается заглядывать простым смертным.
Тут же прямо на глазах стало происходить и вовсе невообразимое. Словно Артём находился в каком-то кошмарном сне. И никак не мог проснуться. Земля под ногами заходила ходуном, а могила внезапно провалилась. События разворачивались с такой быстротой, что Артём, едва успев отскочить в сторону, завалился на спину. Земля шевелилась и изгибалась. Она дышала и вздымалась у него под ногами. От такого ужаса, происходящего наяву, волосы на голове Каляки встали дыбом. Он разом увидел всё, что произошло когда-то с ним и затронуло сердце. Оно отозвалось в трепетном порыве, взывая к участию. Артём, не раздумывая больше, приподнял тело Михалыча и оттащил в сторону. Земля, на которой лежал мёртвый, ждала этого. Она тотчас выровнялась сама собой. Могильный холмик вместе с крестом исчезли вовсе.
– Чёрт, что же такое происходит? – прошептал Артём. И тут он услышал зловещий хохот у себя за спиной. Сердце лихорадочно застучало, пытаясь вырваться из груди, в которой ему было тесно. Молодой человек медленно, как во сне, повернул голову. За его спиной промелькнула зловещая тень. И тотчас исчезла. Вслед за этим он услышал звон бубенцов. И замер от страха. Зубы парня клацали, не попадая один на другой, а руки отчего-то похолодели. Будто бы кто-то незримый притронулся к тонкой коже, и она вмиг покрылась пупырышками.
– Откуда такое? Дьявольщина. И угораздило же меня! Надо выбираться отсюда побыстрее…
И он поспешил что было духу к машине. По пути Артём старался не оглядываться, вспомнив, что делать такое ни в коем случае нельзя. У злых духов есть особенность, которая не свойственна простым смертным. Они умеют нашёптывать на ухо странные слова и очаровывать. В голове наступает путаница, а мозг и вовсе отключается. Очарованного странника оборотни могут затащить в своё тёмное царство теней и не выпустить уже больше никогда.
Пока Артём добирался до машины, он не мог избавиться от странного ощущения, что за ним кто-то наблюдает. Тяжёлое тело мертвеца давило на плечо со страшной силой. А сердце билось в груди с такой силой, будто готово было выпрыгнуть и покатиться само по дороге. Оно разрывало грудь.
Какое он испытал невообразимое счастье, когда ладонь коснулась заветной ручки кабины. Запрыгивая на подножку, Артём перекрестился и произнёс: