А потом он заявил, что уши выбросил.
– Вот только выражение его лица не соответствовало заявлению о том, что он запросто взял и выбросил уши на помойку. На лице определенно была паника. Он вдруг испугался, что мы узнаем, что это не его рук дело. То ли он не в курсе, где они, то ли боится говорить нам, поскольку тот, у кого уши, – настоящий убийца. «Quod erat demonstrandum», – сказал Зигмунд, что условно означало «все очевидно, и разговор об этом становится мне скучным». В общем, не твой это человек.
Мы оба знали, что ни один киллер, который совершает такое страшное деяние, как убийство с повторяющимся конкретным ритуалом, и затем забирает что‑то от жертвы, чтобы впоследствии оживить удовольствие, никогда не выбросит свои «сувениры» на помойку. Не говоря уже о том, что забудет, где их выкинул. Вспомнить хотя бы Дамера и части тел в его холодильнике. Или королевские регалии в Тауэре. Либо Линч не в курсе, где хранятся бесценные уши, либо не может сказать, где они, боясь того, кого это изобличит.
– Ты так же уверен, как я?
– Более того. Он никогда не забудет, где уши, если знает. Стингер, а тебе очень важно их найти. Они у убийцы. И я считаю, это пугает мистера Линча больше, чем смертный приговор. Но выражения на лице, разумеется, недостаточно. Тебе нужны улики.
Вот тут‑то и была загвоздка.
– Нет здесь никакого «мне». Официально я даже подойти к Линчу не имею права и не хочу тем самым ломать дело, которым занимается Коулмен, и она, между прочим, наткнулась на противодействие. Коулмен пыталась рассказать Хьюзу о своих сомнениях, но даже государственный защитник Линча втянулся в эту групповую мастурбацию на поимку убийцы «Шоссе‑66».
– Хватка Моррисона. Ему это дело позарез нужно для мемуаров, когда выйдет на пенсию. Ответ я тебе пришлю отсюда.
– Чудесно. Просто это прибавит проблем Коулмен.
– Это ведь ты сказала, что у меня еще есть связи.
– Пока не стоит. Я попробую и, если понадобится помощь, дам тебе знать.
– Им надо начинать все сначала. В признании Линча появятся дыры еще большие, чем боязнь указать вам местонахождение ушей. Кто еще в списке?
– Жены и детей у него нет. Коулмен хочет, чтобы я съездила с ней проведать отца Линча, который живет на востоке города, пообщаться…
– Они до сих пор этого не сделали?
– Ага. Что ты думаешь насчет проведения сравнительной экспертизы? Сравнить тот кусок, где Флойд говорит как женщина, с записями прослушки Джессики?
– Не повредит. Я устрою это в здешней лаборатории. Также надо, чтобы они еще раз спросили мистера Флойда Линча о другом теле, обнаруженном в машине, – женщины, которую он назвал «плечевой». Когда он рассказывал о ней, то запинался и мямлил.
– «Они», «они». По сути‑то, Коулмен да я, причем мои возможности ограничены тем, что я не у дел.
– Ты слышала о «NamUs»? – спросил он.
– Немного. Идентификационная база данных. Ее разрабатывали примерно в то время, когда я уходила.
– К сайту с базой имеют доступ гражданские, любой может добавлять в нее информацию – без авторизации.
Я сделала пометку в блокноте: выяснить, что известно о проститутке, и сверить с данными на сайте.
– Помнишь открытки? – спросила я.
Вайс дернул головой и махнул рукой: мол, само собой.
– Зак продолжает их получать. Он показал мне еще с полдюжины новых, пришедших с тех пор, как он перестал пересылать их нам. Сказал, они несут ему утешение, позволяя воображать, будто их шлет Джессика.
– Нет. – На долю секунды глаза Зигмунда сузились, и по его лицу прокатилась редкая для него гримаса отвращения, но настолько неуловимая, что я, наверное, единственная в мире, кто смог бы распознать ее.