Жидкий свет сочился в окошко. Клетчатая амбразура в тесной каменной комнате, с толстыми стенами и потолком, который вот-вот опустится на тебя, как в старой книжке Эдгара По, вытеснит воздух, и… я готов был заорать от подступающего удушья.
Клаустрофобия, как и было сказано выше.
Голова гудела. Интересно, чем меня приложили? Камнем? Палицей? Я размышлял над этим чисто теоретически, как вдруг понял, что в комнате не один.
На стене появилась клякса. Она росла, принимая символичные очертания: ручки-ножки-огуречик, вот и вышел челове… стоп, а это что?
Хобот.
Клякса налилась объемом и отлипла от стены.
– Привет, – сказало черное существо с хоботом, одно из тех, в храме. – Попался! Сейчас мы тебя резать будем.
– Мы? – переспросил я, почему-то больше озаботившись этим «мы», чем гораздо менее симпатичным «резать».
Еще на первом курсе мне говорили, что я неверно выставляю приоритеты.
– Мы, – трубно высморкалось существо, – я, Никодим, и мои товарищи.
На стене наливалась еще одна клякса.
В полном ступоре я наблюдал, как за Никодимом появились остальные: бледная девочка-нежить и двухголовый карлик с сигарой. Его головы по очереди пускали в потолок кольца дыма.
– Сволочь, – сказала девочка и сплюнула мне на тапок.
Слюна зашипела и стала медленно прожигать на ткани дыру.
– Ло-пу-шок, – карлик потрепал меня по щеке, – ну, здравствуй.
Я молчал. Интересно, знал ли серый инквизитор, что мои соседи умеют ходить сквозь стены?
– Я бы, – мечтательно сказала девушка, – засунула его в бочку с соленой водой, – она закатила глаза, – и пускала туда рыбок. Маа-леньких таких. Сперва одну, потом другую…
– Ты про платиновые зубки? – уточник карлик.
Обе его головы вещали хором, синхронно открывая рты. В гулком каменном мешке такая речь создавала стереоэффект:
– Ага. Дело хорошее. За восемь часов остается скелет. При абсолютно целой, заметь, голове. Далее – бальзамирующий раствор великого дерева Цы, пятнадцать золотых за унцию, работа полировщика – еще три, гранатовая тиара, подделка, разумеется – сторгуюсь за полторы, и – вуаля! Арт-объект: голова принца Гор на белоснежном скелете. Безумный Фил для Заснеженной Галереи с руками оторвет. Отвалит не меньше пятисот. Итого навара… – головы зашевелили губами, подсчитывая.
– Или вот, например, – мецианские кровососы, – подхватила девушка, и они с карликом мечтательно заулыбались.
– Эээ… коллеги, – начал я, – может, вы потом решите, как телом распорядиться? Уже без меня?..
– Ты куда-то торопишься? – она прищурилась, – А мы – нет….
– Слышь, Магда, а если отдать его малютке Ли на верейскую кухню? – хором предложили головы, – за такой подгон она будет кормить нас до самой смерти!
– Тебе лишь бы пожрать, – возмутилась готическая барышня, – никакой любви к искусству! Вот есть у меня знакомый таксидермист…
– Харе резвится, – осадил друзей Никодим. – Думаете, он сейчас ласты от ужаса склеит?
– Не дождетесь, – буркнул я и спросил: – Кстати, а где покойник?
– Надо же, заметил, – проворчал карлик.
– Он улетел, – лицо Магды стало мечтательным.
– Но обещал вернуться? – уточнил я.
Все почему-то заржали.
– Зря ты его не сдал, братишка, – доверительно сказал Никодим. – Сейчас бы все вместе домой рванули. И бабла, глядишь, побольше б срубил. Сколько там Морт за нас отсыпал? Тут твои тридцать серебреников?
Только сейчас я заметил, что на полу валяется кошель. Надо же, не отобрали. Карлик ловко развязал тесемки и высыпал содержимое.
– Двадцать семь золотых. Круто. Я даже сам себя зауважал…
– Короче, – скомандовал Никодим, – валим отсюда. Открывай, и – ходу. После поговорим. А план хорош, одобряю. Этих монет хватит на приличную пирушку.
Они обступили меня, я почувствовал себя неуютно.
– Ну?! – рявкнул в две глотки карлик, – оглох, что ли? Поехали!
– Куда? – осторожно спросил я, и уточнил на всякий случай: – и на чем?
– Ты че, заигрался, типа? – вызверился карлик. – В несознанку пошел?! Дык я тебе напомню! – обе головы покраснели, кулаки сжались.
– Братишка, – сказал Никодим, – заканчивай клоунаду. Порезвились и будет. Валим отсюда. У меня, знаешь ли, аллергия на плесень. Заводи шарманку, Евдоким.
– Кк-какой Евдоким? – опешил я.
– Хватит уже, – закатив глаза, ответил хоботастый. – Затянулась шутка. Снимай эту морду, тут все свои. Пива, как я понял, ты не принес? Хорошо хоть, Проявитель достал. За это, брат, тебе наш респект и уважуха. И бабло мортово пригодится. Да снимай личину, сказал! – Рявкнул он и сделал в мою сторону сложный жест.
В носу защекотало, и я чихнул. Кроме этого, ничего не случилось.
Вдруг стало очень тихо.
– Это. Не. Евдоким, – раздельно сказал чувак с хоботом. – Где мой брат, падла?
Я не успел ответить по уважительной причине: меня схватили за горло и затрясли. Ноги болтались, а голова стучала о стену. Попробуйте сами общаться в таких условиях.
– Не знаю, – прохрипел я.
– Ти-хо! – рявкнула вдруг девушка, да так, что Никодим опустил хобот и вернул меня на пол. – Дайте его мне!
– Дружок, – сказала она ласково и заглянула в душу алыми, без зрачков, глазами. – Дружок. Если ты не Евдоким, то ты вообще кто? И откуда?
– Витя. Студент. Из Питера, – после шейкера слова с трудом выходили из горла.
Компания переглянулась.
– А Евдоким?.. – начал было карлик, но Магда на него цыкнула.
– Повтори это еще раз?
– Витя. Питер. Петербург, – торопливо сказал я и почему-то добавил: – Ленинград. Петроград.
– Пет-ро-град, – повторила она, не спуская с меня глаз.
И вдруг запела. По-русски. Я не отвечу вам, какой язык мои гости использовали до того и почему я их понимал. Хотя догадка у меня появилась.
Девушка пела, с трудом вспоминая слова:
– Их-ябло-чка-ку-да-котишься-пат-клеш-папа-дешь-не-воро-тишься.
Бледное личико стало мечтательным. Она сказала:
– Девять сезонов назад я была у них в одной заварушке. Я тогда была э-ман-си-пэ. Курила па-хи-то-ску, а потом, в перестрелке…
И, сама себя перебив, спросила:
– У вас там мумию еще в зиккурат на главной площади упаковали, ага?
– Это в Москве, – сознался я. – А я из Питера. Из Петрограда.
– Петрограда, – протянула она и вдруг оживилась:
– А Сережа? Сереженька, золотой, кудрявый, и ресторан на площади у собора. Поэт…
– Помер, – жалостливо сказал я, – то ли сам, то ли убили. Есть разные мнения…
Нежить расстроилась:
– Гниды! суки белобрюхие.
– Так, – сказал Никодим. – Завязывай вечер воспоминаний! Давай-ка, мил человек, по порядку. Как ты сюда попал, где Евдоким и откуда у тебя Проявитель? – он указал хоботом на «Никон».
Пришлось рассказать всю мою историю: про комиссионку, странные снимки и дверь в стене. Момент покупки «Никона» слушателей чрезвычайно заинтересовал.
Пришлось подробно рассказать, как я в комиссионке носом в стеллаж въехал, закапал кровью рубашку и камеру, а продавец разворчался, что теперь я купить «Никон» обязан, и он мне скидку сделает…
– Ну, вот она, жертва, – удовлетворенно произнес Никодим. – Видишь ли, чтоб Проявитель заработал, нового владельца надо инициировать. А тут вышла стихийная жертва – кровь, видать, у тебя хороша.
Девушка-нежить взглянула с возросшим интересом.
– На гемоглобин не жалуюсь, – буркнул я и отодвинулся. А всякий случай.
– Стоп, – сказали головы. – Если это не часть плана, что ж ты нас сдал, тогда, гад?
– А я знал, кто вы? – огрызнулся я. – Она вообще паутину тянула, – я кивнул на Магду.
– Не тянула, а вытягивала, – обиделась та. – Мортово заклятье снимала, между прочим. И не успела…
– Ладно… студент. – Давай думать, как выбираться? Прошлый раз ты дверь на снимке увидел, теперь – как?
Я повертел фотоаппарат:
– А почему у меня его не отобрали?
– Побоялись. Придут за имуществом, когда ты сдохнешь, – хохотнул карлик.
– Собственность тут уважают, – подтвердил Никодим. – Какой мир, а? Жалко уходить. Стихийная магия, зверюги геральдические стадами бегают. Тут тебе и огнегривый лев, и синий вол, и орлы с единорогами. А люди – это ж песня! Один дурачок-самоучка есть… как пойдет поленьями левитировать – закачаешься.
– Ребята, – осторожно сказал я, – вы меня простите, конечно. А сами-то вы кто будете? Такие разные…