Но не стоит слишком долго любоваться этим видом. Соседи могут запаниковать и вызвать пожарников с лестницей.
На улице поднялась суматоха. Но я даже не выглянул, мне было точно известно, что там произошло.
Водителю какого‑то грузовика надо было разгрузиться на Стура‑Нюгатан. Поскольку все места для стоянок уже заняты владельцами магазинчиков, ему приходится остановиться прямо на проезжей части. И тем самым он закупоривает улицу до тех пор, пока не завершит всех своих дел. Водители следовавших за ним машин начинают сигналить, а потом с утренней, еще не растраченной энергией все обитатели Старого города заводят обычную песню.
Мы оба – девушка и я – покачали головами. Не из‑за водителей, ведь их не переделаешь, а из‑за владельцев магазинов. Они начинают громогласно скандалить, как только кто‑нибудь хочет превратить Стура‑Нюгатан в пешеходную улицу: как же, ведь они тогда потеряют всех клиентов! А сами паркуют свои машины на улице, и те стоят по восемь часов, блокируя движение, а на клиентов наплевать! И если появляется какая‑нибудь несчастная полицейская контролерша, так они готовы обратиться аж в Европейский суд.
Почему они такие дураки, эти люди, для которых самое главное – деньги?
Я снова принялся читать самое увлекательное из того, что удалось найти в «Утренней газете» – передовицу о прогрессивных налогах. Она оказалась мне не по зубам. Это был один из тех анализов, которые начинаешь понимать лишь тогда, когда попадаешь в число лиц с более высокими доходами.
Янне стал еще богаче: акции «Утренней газеты» котировались по 182 кроны, «вольво» поднялся на три кроны. Подумать только – если б у меня была тысяча акций «вольво», я бы за один‑единственный день разбогател на три тысячи крон.
Я пролистал газету дальше. В самом конце была очень информативная заметка: рысак Give Me Moneyвыиграл хозяину 220 тысяч крон. Он держался сзади, пока впереди не появился просвет, и уж тогда он не подкачал.
Я жевал и жевал кусок жилистого польского рысака, лежавший у меня на бутерброде, и думал: а перед ним когда‑нибудь открывался какой‑нибудь просвет? При этой мысли я перестал жевать и выплюнул кусок.
Да, так, значит, лошадей возят самолетами через Атлантику?
Турсгатан – это место, пробуждающее примитивные чувства. Полоска пустыни, созданная для грохочущих поездов и гремящих автомобилей. Единственное место в центре Стокгольма, где можно свободно припарковать машину. И единственное место в Швеции, где люди мечтают об уличной кухне.
Мне удалось поставить свою тачку как раз напротив здания, которое называют Бонньеровским домом.Так написано на фасаде. Там еще написано «Олен», написано «Окерлунд»,так что борьба за известность на Турсгатан кипит вовсю. На тыльной стороне здания какой‑то сумасшедший, вскарабкавшись наверх, струей аэрозольной краски вывел между гладкими окнами свое воззвание: «Больше апатии народу».
У нас, то есть у Зверя и у меня, давно было постоянное место для встреч.
Надо подойти к трансформаторной подстанции напротив типографии и разыскать вход в переулочек под названием «Песком не посыпается», а потом проковылять вверх по ступенькам до зеленой площадки с полусгнившей скамьей.
Он выскользнул из двери с надписью «Технические отделы» и пошел большими пружинистыми шагами к переходу, не глядя на меня. Ждал зеленого света и упрямо смотрел в другую сторону. Быстро пересек улицу, взлетел по лестнице несколькими небрежными скачками и уселся на скамье, притворяясь, будто не заметил меня.
Я улыбнулся. Вот так же мы встречались в Буэнос‑Айресе много лет назад, на разных скамейках, в разных парках, и шептали друг другу новости углом рта, пока я наконец не получил для него фальшивый паспорт и настоящую визу беженца, отвез его в аэропорт и не отдал ему все свои деньги.
– Tranquilo,Зверь, – сказал я.