Иначе можешь бесплатно прокатиться на Риддархольмен, или на Кларастранд, или на Шеппсхольмен и вернешься домой, изукрашенный хорошими синяками.
– Да ладно тебе, – снова сказал Тарн. – Смени адрес, переезжай на Юрсхольм.
– Бесполезно, – сказал я. – Дело не в том, кто ты такой. Дело в том, на кого ты можешь положиться.
Последние капли из пивной банки полетели на горячие капли парилки.
– Я фотограф. Меня били по башке все те же гориллы в Чили, в Аргентине и Испании, в Германии, Польше и Швеции. Все они одинаковы. Это новая раса, выведенная нынешними власть имущими с помощью современной техники. И они властвуют повсюду, потому что вертят законами как им хочется.
Тарн уже не протестовал. Теперь он только тосковал по сигарете.
– Ладно, – сказал я. – Пойду в полицию, расскажу, что знаю. Но сделаю это не раньше, чем буду уверен, что встречу там честного профессионала и порядочного человека.
В его глазах что‑то блеснуло.
– Ты хочешь сказать... такого, как ты сам?
Я энергично кивнул:
– Я такой же, как большинство шведов. Публично не врал. Заметать следы после какого‑нибудь убийства не доводилось. Даже не попадал в полицию за превышение скорости.
Тарн сказал насмешливо:
– Значит, ты честный шведский гражданин?
Я замотал головой:
– Теперь говорят не так. Теперь говорят: значит, у тебя не все дома.
Мы сидели и ухмылялись, глядя друг на друга, и чувствовали себя чуть получше. Поэтому я никак не ожидал услышать то, что, поднявшись, сказал Тарн. А он почесал ногу, по‑доброму улыбнулся мне и спросил:
– Ты коммунист?
Я расхохотался, и он опять заулыбался.
– Какого черта, – сказал я. – Ты сам же говорил, что я пуще всех в «Утренней газете» могу испортить любую беседу. Можешь ты себе представить, чтобы я стоял навытяжку перед центральным комитетом? Коммунист... да я – так тебя разэдак – всю жизнь голосую за социал‑демократов.
У Тарна был в запасе еще один вопрос:
– Ты что‑нибудь читал из того, что пишет Милан Кундера?
– Он все больше пишет насчет пистона, – сказал я.
Тарн усмехнулся:
– У него есть еще и такое: «Борьба против власти – это борьба памяти против забвения».
Он повернулся и вышел, белый и худой, искать себе сигарету.
– Но... они транспортуют лошадей на самолетах через Атлантический океан!
Я этого не знал.
– Моя сестра осталась там, в этом дерьме. Ее два раза таскали в комиссариат. Бьют ее палками и насилуют. Я должен ей помочь приехать сюда... но у меня нет денег на авиабилет. А деньги в Швеции есть. Лошадей на самолетах транспортуют через Атлантический океан! Я читал! Скачковых лошадей!
– Каких‑каких? Скачковых?
– Да что за разница? Лошадей, и все! Скажи, разве человек не больше важен, чем лошадь?
– Скажу – да, конечно.
– Так почему же они возят лошадей на самолетах, когда возить надо людей?
– Позвони министру по делам иммигрантов. Он знает. Небось это правоверные лошади. А твоя сестра, она, поди, папистка и еретичка?
– Ты все шутишь. Когда ты без власти и когда ты ничего не можешь сделать, то ты все шутишь. Люди, у которых есть власть, никогда не шутят. Поэтому власть такая скучная, а которые ее имеют, такие зануды. Ну ладно. Дорогой amigo, что я могу для тебя сделать?
– Дорогой Зверь, querido compadre,ты меня понимаешь, как никто. Ты читаешь во мне, как в открытой книге. Я хочу встретиться с тобой. Сегодня.
– Ты хочешь встретиться со мной. Сегодня.
Его голос звучал как эхо моего. Ни одна интонация не менялась.