– Женщиной, которая умеет смеяться и ругаться, ссориться, и любить, и драться. Женщиной, которая ведет себя честно, все время. Женщиной, которой посмеет довериться даже такой маленький напуганный человек, как я. Женщиной, похожей на Кристину Боммер.
Я увидел, что он улыбнулся в темноте.
– Но она меня не выносит, – добавил я.
Мы ехали молча почти до самого моста у Сканстулль. «Глобус»начинал обретать форму.
– Так что я несчастен в любви, – сказал я.
Это прозвучало так глупо, что мы оба фыркнули. В любви нельзя быть несчастным. Любовь получают и любовь дают. Несчастье постигает тех, кто хочет только иметь, и тех, кто только берет.
– Я думаю, – сказал я, – что она достойна того из нас, кто красивее, благороднее, надежнее, моложе и добрее. То есть ей нужен ты.
Он опять улыбнулся. Он долго улыбался, не говоря ничего, пока мы не въехали в тоннель на Сёдермальм.
– Послушай... – начал он, – как ты думаешь... мог бы ты... когда она с нами... мог бы ты называть меня Рикардо? А не Зверем?
Я кивнул и вздохнул.
– Зверь, старый ты guerrillero.Я буду называть тебя Гориллой!
Мы поставили машину на Риддархольмен и побежали сквозь дождь к Стура‑Нюгатан. На полдороге, в подъезде Верховного суда на Мункбрун, мы передохнули, промокшие до нитки.
– Послушай, Зверь, – сказал я, стряхивая капли с волос, – а где мы раздобудем деньги для твоей сестры?
...Ты – Царь Земли. Ну, а на самом деле –
Хотя тебя поэты и воспели –
Лишь обезьяна, что не встала в полный рост,
Но потеряла и покой души, и хвост.
Нильс Ферлин. «Из поэтического сборника хулигана Фабиана»
Меня, конечно, уволили.
Собственно говоря, всех внештатников в редакциях увольняют в тот же самый день, когда они начинают работу. Это как бы предусматривается надежным контрактом. В смысле – всегда есть надежда, что будешь точно знать, когда опять придется голодать.
Но меня уволили по первому классу. Мне записали три рабочие недели, но не включали в дежурства до самого конца. Так что получай полный заработок за то, чтобы не ходить на работу. Вот это и называется благосостоянием.
Тарн отлично сработал в деле «бронированной банды». Так их назвали. Но я бы все равно над ним смеялся.
«Утренняя газета» освещала всю эту историю... да, именно в духе строгой консеквентности.
Смерть финансиста Густава Далля никак не связывали с ограблением у аэропорта. «Сентинел» упоминали только в тексте сообщения об ограблении. Ни слова о покупке компании или о ее грязных операциях. Ирландца называли «крупным международным преступником», Ролле был «бывший охранник», а Гугге – «студент из Стокгольма». Удивительно, как эти бандиты вообще смогли встретиться.
Снимков дали много. Четыре сцены из моей серии по взрыву броневика. Три из снимков Кнаппена в идиллии Бьоркбакка. Его снимки были подписаны. Под моими стояло: «Газетное фотоагентство».
Карл Юнас Бертцер не затрагивался, Юлле Боммер не упоминался. Янне Нуккер цитировался как хорошо информированный источник в «Сентинел», а о тех двух полицейских, что первыми прибыли в Бьоркбакка, не говорилось ни слова.
Вечерние газеты я швырнул на пол. Они усердно обыгрывали тему охранников в броневике. Их оглушило при взрыве. Теперь они ухмылялись с первых страниц.
Зачем люди только покупают газеты? Ведь все равно ничего понять нельзя, когда их читаешь.
Позвонила Кристина Боммер, попросила извинения. Я тоже извинился. Мы так мягко разговаривали друг с другом, что я воспользовался случаем и спросил, не могут ли она и Джоан поручиться за меня в банке, если я возьму заем для приобретения авиабилета сестре Зве.