— Вы противостояли скептицизму некоторых присутствующих вескими доводами.
— Мсье Шарко… Мне кажется, я уже когда-то видела ваше лицо, только не припомню где.
— Я присутствовал почти на всех ваших лекциях.
— Ваши рапорты отличаются очень хорошим подходом, а анализ — четкостью и точностью. Они во многом облегчили мою работу.
— Позволите угостить вас кофе?
— У меня назначена важная встреча, комиссар, а я уже опаздываю. В другой раз обязательно… До встречи…
Торнтон окликнул меня, когда я входил в свой кабинет.
— Довольно школярский анализ, верно?
— Вы о чем?
— О монологе Вильямс. Похоже на пересказ книжонки о серийных убийцах. Это мог сделать кто угодно.
— Но только не вы, уж во всяком случае.
Прислонившись спиной к стене и скрестив ноги, он разглядывал свои ухоженные ногти:
— Я узнал, что вы настаивали на… как бы сказать?.. моем отстранении от ваших грядок.
— Верно. Ну и что?
— А то, что, похоже, вы проиграли. — Он направился к лестнице. — Думаю, нам придется встречаться часто, комиссар! Чаще, чем вам бы хотелось!
Я был поглощен чтением рапорта Элизабет Вильямс, когда в моем кабинете, размахивая над головой кипой бумаг, появился Сиберски:
— Я знаю, откуда взялся стереотаксический аппарат на снимке!
Я поднял голову:
— Говори! Быстро!
— Я опросил лаборатории вивисекции, имеющие аппараты такого типа. Одна из них, в предместье, несколько месяцев назад подверглась нападению Фронта освобождения животных. Баламуты подтырили их оборудование.
— Поехали!
Километров шестьдесят к западу от Парижа. Лаборатория «Huttington Life Science», HLS, раскинула свои бетонные корпуса в глубине промышленной зоны А, в Верноне, посреди местности, поросшей стриженной на английский манер травой. Первосортное строение, в авангарде модернизма, с крышами в форме крыльев дельтаплана и дымчатыми пластиковыми окнами. На пропускном пункте, расположенном перед въездом на собственный паркинг, рыжий верзила, поразительно напоминающий вытащенного из будки спаниеля, счел правильным встать нам поперек дороги, будто опущенного шлагбаума было недостаточно.
— Я могу взглянуть на вашу визитку? — пролаял он.
— Никакой визитки! — рявкнул я в ответ и выставил в окно трехцветное удостоверение. — Мы днем звонили директору. Он согласен нас принять.
— Пожалуйста, не двигайтесь с места…
— Красивая у него масть, вы не находите? — с выразительной улыбкой пробормотал Сиберски.
Прежде чем поднять шлагбаум, сторожевой пес обменялся несколькими словами со своим приемником-передатчиком.
— Проезжайте!
— Хороший песик, — вполголоса проговорил мой коллега, когда мы медленно катили мимо охранника. И добавил: — Я вот думаю, как они могут там работать? Это похоже на огромную камеру пыток…
А я размышлял о лагерях массового уничтожения в виде роскошного теплохода с металлическим капканом в каждой каюте, холодного и наполненного безнадежным лаем, беспричинным страданием и полным неуважением к племени животных. И все это ради того, чтобы при помощи макияжа украсить каких-то кикимор…
Ассистент провел нас по лабиринтам коридоров под резким светом неоновых ламп. Каждая следующая запертая дверь напоминала предыдущую, каждый шаг вперед, казалось, оставлял нас на месте, словно само здание было всего лишь последовательностью бесконечно повторяющихся и поставленных один за другим одинаковых блоков. И никаких окон.
Только завывание тишины, осязаемое и тяжелое, как ледяной туман.