Он дал слово… И кому? Грейси Фиппс, подумать только…
Когда полицейский проходил мимо продавца газет, он снова услышал, как мальчик выкрикивает подробности произошедшей трагедии:
– Труп на ступенях дома генерала! Полиция в растерянности! Загадка убийства старого солдата на Бедфорд-сквер! Читайте подробности!.. Купите газету, сэр. Спасибо. Возьмите, пожалуйста!
Питт раскрыл газету и прочитал статью об убийстве с растущим гневом и смятением. Там не было сказано ничего, за что журналиста можно было бы привлечь к суду, однако она была полна грязных намеков: Балантайн был боевым генералом, и убитый когда-то служил под его началом, то есть между ними существовала связь – любовь или ненависть, обладание секретной информацией, месть или заговор. Намекалось даже на предательство – настолько тонко, что кто-то мог это и пропустить, но кто-нибудь другой непременно понял бы, что хотел сказать автор. Любой из этих намеков мог соответствовать действительности… И любой из них мог уничтожить генерала.
Томас закрыл газету и, сунув ее под мышку, направился по тротуару ко входу в полицейский участок на Боу-стрит. Не успел он войти к себе, как появился дежурный констебль и сообщил, что помощник комиссара просит суперинтенданта прибыть к нему, как только тот появится на работе. Причина вызова не называлась.
Питт вышел, даже не взглянув на кучу бумаг, лежащую у него на столе. Сначала он испугался, что Корнуоллис получил новое письмо, на этот раз с требованиями шантажиста. Томас успел подумать обо всех возможных вариантах этих требований, начиная от простого вымогания денег и кончая передачей закрытой информации по ведущимся расследованиям, а может быть, даже и изменением свидетельских показаний.
Телману он никаких записок оставлять не стал – инспектор прекрасно справлялся с расследованием. Ему не были нужны ни Питт, ни кто-либо еще, чтобы выяснить все о жизни и привычках Альберта Коула.
Выйдя из здания, Томас направился по Друри-лейн и почти сразу нашел кеб. Ничто не привлекало его внимания, когда экипаж двинулся в южном направлении: ни другие кебы, ни роскошное сверкающее утро, ни кричащие друг на друга кучера… Когда движение остановилось, чтобы пропустить роскошный выезд запряженных четверкой гнедых лощадей с развевающимися плюмажами, суперинтендант тоже не выказал никаких эмоций. Не обратил он внимания и на открытую карету, которая ехала впереди них и в которой сидели шесть хорошеньких хихикающих девочек, чьи торчащие солнечные зонтики представляли несомненную опасность для экипажей, двигавшихся с ними в одном направлении.
Томаса немедленно провели в кабинет помощника комиссара, где он увидел Корнуоллиса стоящим, как это теперь часто бывало, перед окном, выходящим на шумную улицу. Когда Питт вошел, хозяин кабинета повернулся к нему. Он был бледен, под глазами у него залегли темные тени, а напряженные губы были сжаты в тонкую нить.
– Доброе утро, – быстро поздоровался шеф, когда суперинтендант прикрыл за собой дверь. – Входите. – Он сделал приглашающий жест в сторону стоящих перед столом стульев, но сам остался стоять. Создавалось впечатление, что Корнуоллис начнет расхаживать по кабинету, как только Питт устроится в кресле. – Вы знаете Зигмунда Таннифера?
– Нет, – ответил Томас.
Корнуоллис внимательно посмотрел на него. Его тело было напряжено, а руки он сцепил за спиной.
– Таннифер – банкир, очень хорошо известен в Сити и обладает большим влиянием в финансовых кругах, – объяснил помощник комиссара.
Питт ждал, что он скажет дальше.
Поддавшись наконец импульсу, шеф стал расхаживать по кабинету: пять шагов в одну сторону, пять – в другую. Наверное, кабинет был для него палубой корабля, готового вступить в бой.
– Вчера вечером он приезжал ко мне, – нервно начал помощник комиссара.