– Речь Томаса прозвучала жестче, чем он собирался высказаться, но времени на соблюдение правил приличия у него не было.
Его собеседник покраснел. Вначале Питт подумал, что он разозлился на его резкость, но потом понял, что бывший моряк залился краской стыда.
– Простите меня. Поверьте, я очень высокого мнения о леди Веспасии, – Корнуоллис снова отвернулся от Томаса. – Наверное, завершение всей этой муки… ослепило меня до такой степени, что я перестал обращать внимание на горе других людей. – По его голосу было видно, что эмоции переполняют его. – Я так жаждал, чтобы это поскорее закончилось, что любые препятствия теперь выводят меня из себя. За это время мне пришлось передумать об очень многом, о событиях, которые я принимал на веру всю свою жизнь, о людях, которым доверял… и о мнениях обо мне тех, кого я, как мне казалось, хорошо знал. Даже в моей карьере… хотя это сейчас не важно. – Он выдохнул и повернулся к Питту: – Вам действительно надо найти Коула. Или пусть этим займется Телман. Ведь больше у нас сейчас ничего не горит?..
Прежде чем суперинтендант успел ответить, в дверь кабинета громко постучали.
– Войдите, – разрешил шеф, поднимая глаза на дверь.
Появившийся на пороге служащий выглядел очень встревоженным.
– Судья Квейд требует встречи с вами, сэр, – обратился он к Корнуоллису. – Он чем-то очень обеспокоен и говорит, что дело очень срочное.
– Впустите его, – распорядился помощник комиссара. – Питт, я думаю, вам лучше задержаться.
Телониус Квейд вошел в кабинет через секунду, и оказалось, что клерк действительно ничуть не преувеличил. На худощавом интеллигентом лице судьи была написана глубокая озабоченность.
– Прошу прощения за это вторжение, мистер Корнуоллис, – заговорил судья, после чего взглянул на суперинтенданта. – Хорошо, что вы тоже здесь, Томас. Боюсь, что произошло нечто, что меня беспокоит – очень беспокоит, – и я счел своим долгом проинформировать вас об этом происшествии на тот случай, если оно окажется для вас интересным.
Квейд выглядел сконфуженным, но настроен был по-боевому.
– Что случилось? – спросил Питт, почувствовав, как сердце его ушло в пятки. Странно, но он совсем не удивился происходящему.
– Данрайт Уайт только что отказался от рассмотрения в суде дела, которое было закреплено за ним. – Телониус быстро перевел взгляд с Корнуоллиса на Питта и обратно. – Дело довольно серьезное: о многотысячном мошенничестве в одном крупном инвестиционном фонде. Его отказ доставит всем очень большое неудобство и отложит слушания до тех пор, пока новый судья не ознакомится со всеми сторонами этого дела.
Корнуоллис неподвижно замер на месте, затем спросил без всякой надежды:
– Он что, заболел?
– Именно так он и сказал, – ответил Телониус, – но я видел его вчера вечером в опере, и он был в отличной форме. – Губы судьи сжались. – Так получилось, что я знаю его врача. Я набрался смелости и позвонил ему сразу же, как только услышал эти новости. Боюсь, что мне пришлось ему солгать. Я спросил, в какой госпиталь увезли Данрайта, так как хочу послать ему письмо и помочь, если он в чем-то нуждается. Было очевидно, что врач не понимал, о чем я говорю, и предположил, что я, должно быть, ошибся. Естественно, человек может заболеть и остаться дома, не ставя при этом в известность своего врача, но на Данрайта это совсем не похоже. Он человек дисциплинированный. И в любом случае, если бы ему стало плохо, за врачом послала бы миссис Уайт.
Корнуоллис хотел было предложить какое-нибудь правдоподобное объяснение услышанного, но передумал и закрыл рот.