В худшем случае речь могла идти о нескольких сотнях фунтов, да и то не за один раз, а в течение нескольких лет, иначе на подобное хищение уже давно обратили бы внимание.
Но почему Балантайн хотел обсудить это с Каделлом, а не потребовал финансового аудита? Он ведь написал ему о своих сомнениях. А Каделл вряд ли стал бы шантажировать генерала такими крайними мерами, как труп на ступенях дома, чтобы остановить вопросы со стороны старого служаки…
Но это опять приводило Томаса к вопросам, на которые у него не было удовлетворительного ответа… Кто перенес тело Джосайи Слинсби из Шордича на Бедфорд-сквер? Кто положил счет за носки Коула в карман Слинсби? Как этот счет попал к преступнику?
А кроме того, возникал еще вопрос: где сейчас находится Коул? Если он жив, то куда скрылся? А если мертв, то почему на ступенях оказалось тело Слинсби, а не Коула? Или, может быть, Коул умер от естественных причин?
Слишком многое было неясно.
К тому же у полицейского не было ответа на вопрос, откуда Каделл узнал о мертвом теле Слинсби, не говоря уже о том, как он притащил его на Бедфорд-сквер? И имело ли все это теперь, после признания Каделла, какое-нибудь значение, кроме того, что в деле оставались еще какие-то загадки?
Мимо прошел прогулочный пароход. Пассажиры на нем кричали и махали шляпами. Поднятая им волна заставила паром перевалиться с боку на бок. Лучи солнца слепили, отражаясь от поверхности реки.
Томасу пришло в голову, что он, может быть, был просто слишком требователен в своем желании иметь ответы на все вопросы, в желании точно понять, что же все-таки произошло… Или это было его всегдашнее излишнее усердие?
Сейчас он просто направлялся в Кью, подальше от пыльных бумаг на Боу-стрит, желая помочь Веспасии… хотя в конце концов ей придется смириться с тем, что Лео Каделл был шантажистом. И он признался в этом в письме… как все они признаются рано или поздно. Вполне возможно, что он узнал подробности биографий своих жертв в клубе. Из ничего не значащей беседы можно узнать очень многое, особенно если изредка подбрасывать вопросы, демонстрируя свой интерес или восхищение. Ну, а точные факты Каделл мог узнать из архивов: как сотруднику Форин-офис, ему легко было запросить подробности карьеры Балантайна и Корнуоллиса, не вызвав ни у кого никаких подозрений.
Но все равно оставался вопрос: откуда Каделл знал Слинсби? И не только знал, но и смог понять, что тот очень похож на Коула?
Питт постарался выкинуть все эти вопросы из головы и стал просто наслаждаться роскошным днем. Люди вокруг него получали истинное удовольствие.
Сиротский приют в Кью состоял из большого, просторного дома, стоящего посреди заросшего сада. Казалось, что дом достаточно велик, чтобы вместить 50–60 воспитанников и необходимый обслуживающий персонал.
Томас подошел к входной двери, обратив внимание на чисто оттертые ступеньки, и дернул за звонок. Через несколько минут дверь открыла девушка лет семнадцати. Она была одета в темно-синее хлопковое платье, накрахмаленный передник и чепец.
– Внимательно слушаю вас, сэр? – произнесла она с интересом.
Питт объяснил, кто он, и спросил, нельзя ли встретиться с руководством приюта, причем тон его не допускал возможности отказа.
Девушка провела его в приятную уютную комнату, расположенную по фасаду здания, и предложила присесть в изношенное, но, как оказалось, очень удобное кресло. Сама она отправилась за мистером Хорсфоллом, директором.
Хорсфолл оказался высоким мужчиной – выше даже, чем Питт, – с видимым брюшком и морщинами на лице, которые говорили о том, что их владелец часто и с удовольствием улыбается. Директор плотно прикрыл за собой дверь и улыбнулся неожиданному посетителю.
– Слушаю вас, сэр. Что я могу для вас сделать? – миролюбиво произнес он. – Долли сказала что-то о полиции. Надеюсь, никто из наших воспитанников не нарушил общественного порядка? Мы уделяем очень много времени тому, чтобы они хорошо себя вели, и, поверьте мне, если уж я сам говорю об этом, мы достигли в этом определенных успехов.