Наконец она отложила ее с сторону. Линдон Римус мог начинать как честный репортер, искренне желавший бороться с коррупцией, однако его амбиции явно влияли на его выводы. Мысли о собственной славе и о той власти, которую давало ему журналистское перо, заставляли его делать ничем не оправданные предположения. И все его выводы объединяло отсутствие желания задуматься о том, какой удар они наносили по тем, кто не был виновен. Ведь правда о непричастности этих людей появлялась, как правило, слишком поздно, чтобы можно было смягчить ту боль и остракизм, которые были неразлучны с подобными спекуляциями.
– Я их прочитала, – сказала тетушка Вудсу, когда тот появился, чтобы узнать, может ли он убирать со стола. – Теперь можете бросить их в печь. Миссис Каделл совсем не нужно их видеть.
– Слушаюсь, ваша милость, – быстро ответил дворецкий. Его мнение о том, что печатают в газетах, было написано у него на лице, а его руки, когда он забирал прессу со стола, слегка дрожали.
– Как там слуги? – спросила леди Камминг-Гульд.
– Мы справляемся, ваша милость, – ответил Вудс. – К сожалению, на улице собираются люди, которые пытаются задавать вопросы… Люди из газет. Все они очень… невоспитанны. Они очень назойливы и совершенно не хотят уважать… мертвых.
– Вы заперли задние ворота? – поинтересовалась старая леди. – Сегодня нам можно ничего не привозить.
– Нет, ваша милость, – признался слуга. – С вашего позволения, я сделаю это немедленно.
– Сделайте это обязательно. И накажите всем, чтобы не открывали переднюю дверь, пока точно не узнают, кто пришел, и не получат разрешения или у меня, или у миссис Каделл. Это понятно?
– Конечно, ваша милость. Повар спрашивает, что бы вы хотели на обед, леди Веспасия. Как я понимаю, вы поживете у нас некоторое время?
– Обязательно, – ответила леди. – Думаю, что бы повар ни приготовил, все будет хорошо. Что-нибудь легкое. Например, омлет или фруктовый мусс…
– Конечно. Благодарю вас, ваша милость.
Затем Веспасия перешла в приемную – официальная обстановка этой комнаты хорошо подходила к ее настроению.
Теодозия спустилась туда вскоре после того, как часы пробили десять. Вдова выглядела измученной и совсем слабой. Одета она была во все черное, но голову держала высоко, а лицо ее выражало решительность.
– Мне надо сделать массу вещей, – сказала она еще до того, как крестная спросила у нее, как она себя чувствует, хотя в таком вопросе сейчас не было никакого смысла. Наверное, никогда за всю свою жизнь миссис Каделл не страдала больше, чем этим утром. – А вы, тетушка, – единственный человек, которого я могу попросить помочь мне, – закончила несчастная женщина.
– Но у Лео должен быть поверенный в делах, – ответила леди Камминг-Гульд, мрачно рассматривая Теодозию. – Тебе почти ничего не надо делать самой. А если что-то и надо, то я с удовольствием сделаю это за тебя.
– Я говорю совсем не об этом, тетушка Веспасия. – Хозяйка дома подняла брови. – Я абсолютно уверена, что мистер Астелл прекрасно справится со всеми формальностями. Хотя, конечно, я с удовольствием выслушаю ваши советы. – Она слегка улыбнулась, собираясь с мыслями. – Я абсолютно уверена, что Лео не совершал самоубийства. Никто не мог довести его до такого состояния, что бы он ни говорил и ни думал. Более того, я еще больше убеждена, что он не имеет никакого отношения к шантажу.
Теодозия стояла спиной к комнате, глядя из окна в сад, но не замечая ни распустившихся цветов, ни игру света на деревьях и кустах.
– Я не могу сказать, что знаю о своем муже абсолютно все, – продолжила она медленно, старательно подбирая слова.