Никто не проходил через сам дом, а единственным человеком, вошедшим в сад, был помощник садовника, который принес подпорки для цветов и поправил белую ползучую розу, которая была вся в цвету и которую необходимо было подвязать.
Никто ничего не знал и об орудии самоубийства. Скорее всего, пистолет находился у Каделла в течение какого-то времени. В дальнем шкафу в кабинете была заперта пара пистолетов, но ими он не воспользовался. Теодозия сказала, что никогда раньше не видела этот пистолет, но призналась, что ненавидит оружие и не смогла бы отличить один пистолет от другого.
Слугам запрещалось дотрагиваться до оружия или что-либо с ним делать, поэтому они тоже ничего не могли рассказать о пистолетах хозяина. Казалось, это так навсегда и останется загадкой: когда и для чего Каделл приобрел этот пистолет. Как останется загадкой и все остальное, связанное с его попытками шантажа.
Прежде чем вернуться на Боу-стрит, Питт заехал к Веспасии. Она тоже была шокирована вестью о смерти Лео Каделла и не хотела верить, что он и был тем самым шантажистом, хотя и не отрицала этого с той страстью, с какой делала это Теодозия. Пожилая леди поблагодарила Томаса за то, что он лично заехал и рассказал ей эту печальную новость, чтобы она не узнала об этом из газет. После этого Веспасия приказала заложить коляску и вместе со своею горничной отправилась утешать и поддерживать крестницу.
Питт решил рассказать обо всем Корнуоллису, чтобы для него это тоже не стало новостью, о которой он узнает из вечерних газет.
– Каделл? – переспросил шеф с недоверием. Он стоял посередине кабинета, как будто опять все утро мерял его шагами, и его лицо выглядело совершенно измученным. Моряк не ел и не спал уже много дней подряд. На его левом виске бился чуть заметный пульс. – Я… Полагаю, что вы в этом уверены?
– Ну, а какое еще объяснение можно всему этому дать? – с грустью спросил Питт.
Корнуоллис колебался. Он выглядел абсолютно несчастным, однако уже во время этого разговора напряжение стало покидать его, и плечи его заняли более естественное положение. Несмотря на все горе и страдания, его собственные испытания закончились, и он не мог этого не понимать, хотя и сердился на себя из-за этого.
– Других объяснений я не вижу… – произнес он наконец. – Нет. Из того, что вы рассказали, все становится ясным. Какая жуткая трагедия! Мне очень жаль. Мне бы хотелось, чтобы на его месте оказался кто-нибудь… кого бы я не знал. Звучит по-идиотски. Конечно, это должен был быть человек, которого я знал… Которого мы все знали… Отличная работа, Питт… и…
Корнуоллис хотел поблагодарить Томаса за его преданность – это можно было прочитать по его глазам, – но не мог подобрать подходящих слов.
– Я сейчас еду на Боу-стрит, – коротко сказал суперинтендант. – Надо подчистить кое-какие концы.
– Да, – кивнул помощник комиссара. – Да. Конечно.
В первый день и вечер делать было совершенно нечего – их просто надо было пережить. Самым важным было находиться рядом с Теодозией в тот момент, когда она начнет осознавать, что Лео больше нет. Вот завтрашнее утро будет гораздо тяжелее. Сон, как бы мало его ни было, заставит несчастную на какое-то время забыть о происшедшем, но после пробуждения придет настоящее понимание потери. Это будет похоже на то, будто все придется пережить еще раз, но уже без спасительного оцепенения, вызванного шоком от неожиданности.
Они беседовали в будуаре миссис Каделл. Казалось, что ей необходимо было постоянно говорить о Лео, и особенно о том, каким он был, когда они впервые встретились. С отчаянием, которое заставляло ее голос звучать все громче, женщина вспоминала десятки его добрых поступков – смелых, мудрых или милосердных – и рассказывала о его щепетильности в вопросах чести, к которым он всегда относился с предельным вниманием.