Однако в тот день он выглядел усталым и раздраженным. Было видно, что встречаться с Питтом ему совсем не хочется и делает он это только потому, что полицейский был очень настойчив, ссылаясь на важное расследование, которое не могло ждать и в котором никто, кроме Каделла, не мог ему помочь.
– Доброе утро… суперинтендант, – произнес Лео с легкой улыбкой. Он протянул Питту руку и тут же убрал ее, как будто забыл, что означает его жест. – Не хочу торопить вас, но через двадцать пять минут я должен принять германского посла. Прошу прощения, но на эту встречу я не могу опоздать. – Чиновник указал на красивый, с кремовой обивкой стул эпохи королевы Анны. – Прошу вас, садитесь и объясните, что я могу для вас сделать.
Томас уселся и сразу же перешел к делу. Двадцать пять минут были слишком коротким сроком, чтобы успеть обсудить такой деликатный и болезненный вопрос, но он понимал, что Каделл действительно стеснен во времени.
– Тогда позвольте мне не тратить ваше время на положенные банальности, – сказал полицейский, глядя прямо в глаза дипломату. – Вопрос слишком серьезный, чтобы его можно было бросить на полпути из-за других дел.
Его высокопоставленный собеседник кивнул. Питт ненавидел подобную прямолинейность, но выбора у него не было.
– То, что я расскажу вам, не предназначено для чужих ушей, – начал он, – и я обещаю вам хранить в тайне все, что вы мне скажете, до тех пор, пока это будет возможно.
Каделл еще раз кивнул, глядя на посетителя прямым и немигающим взглядом. Если он даже и догадывался, о чем тот собирается с ним говорить, то его можно было назвать великолепным актером. Но, наверное, дипломат и должен уметь играть…
– Несколько человек, выделяющихся скорее своими возможностями, чем богатством, подвергаются шантажу, – прямо сказал Томас.
По лицу Лео пробежала судорога – такая легкая, что ее запросто можно было принять за тень от яркого света, проникающего сквозь широкие окна. Он по-прежнему молчал.
– Ни от кого из них до сегодняшнего дня не требовали денег, – продолжил Питт. – Создается впечатление, что шантажиста интересуют не деньги, а те возможности или власть, которыми обладают эти люди. Над каждым из них занесен топор, но никто из них не знает, когда и кто его опустит. Насколько я знаю, ни один из них не совершал того, в чем его обвиняют, но обвинения эти настолько утонченны и относятся к столь отдаленным временам, что оспорить их практически невозможно.
– Я вас понял, – медленно выдохнул чиновник. Он так и не отвел глаз от лица собеседника, и взгляд его был таким пристальным, что казалось, будто бы его глаза неживые. – Скажите, а сэр Гай Стэнли тоже относится к этим людям?
– Можно сказать и так.
Питт увидел, как расширились глаза Каделла и как тот втянул сквозь зубы воздух.
– Понятно…
– Боюсь, что вы не понимаете, – поправил его Томас. – У него тоже ничего не требовали, кроме малозначащей посеребренной фляжки, не имеющей никакой цены. А ее потребовали, как свидетельство покорности, и ничего более. Просто символ сдачи на милость победителя – и всё.
– Тогда почему… почему он попал в газеты?
– Не знаю, – откровенно признался полицейский. – Мне кажется, что это предупреждение всем остальным, демонстрация силы… и наличия воли, чтобы ее использовать.
Лео сидел совершенно неподвижно, только его грудь поднималась и опускалась в такт неестественно медленному дыханию. Он не стал цепляться за край стола, но его пальцы были напряжены, и было видно, что это спокойствие дается ему дорогой ценой.
По коридору кто-то прошел, но вскоре звук шагов исчез вдалеке.