– Что же тогда случилось, милая моя? – пробормотала она и налила ей в кружку горячий отвар из мяты, который только что приготовила.
Слова полились из Магдалены горькой желчью, и она поделилась со знахаркой всеми своими горестями. Штехлин сочувственно покивала.
– Мужчины, они такие, – прошептала она. – Никогда не ценят, что имеют. Но рано или поздно они всегда возвращаются. Мой Ганс, храни Господь его душу… – Она замолчала на полуслове и смущенно потерла глаза, словно в них попала соринка.
– А что с твоим мужем? – спросила Магдалена, желая отвлечься от собственных забот. – Ты мне про него никогда не рассказывала.
– За девками он гонялся, – ответила Штехлин. – Никогда дома не бывал, все по трактирам шатался, стервец… – По ее губам пробежала улыбка. – Но я любила его. Даже когда мы поняли, что детей у нас не будет, и люди начали болтать… мы всегда держались друг друга. И ни одной смазливой служанке не удалось нас разлучить. – Она подмигнула дочери палача.
– Что с ним стало? – Магдалена вытерла слезы и вытянула ноги к очагу.
Знахарка уставилась в пустоту.
– Чума его забрала. Десять зим назад я его похоронила, и с тех пор одна.
В наступившей тишине слышалось лишь потрескивание дров в печи. Магдалена прикусила губу. Черт ее дернул расспрашивать! Она сконфуженно глотнула из дымящейся кружки.
Наконец знахарка встала и прошла к полкам, тянувшимся вдоль всей стены от красного угла до печи.
– Так тому и быть, – сказала она. – Жизнь продолжается.
Ее взгляд заскользил по горшкам и тиглям, рядами выстроившимся на полках. Горшки блестели свежей глазурью, на каждом значился алхимический символ, указывающий на его содержимое. Штехлин заглянула в некоторые из них и покачала головой.
– Мне понадобится мелисса, – пробормотала она. – И спорынья, если ничто другое не поможет.
– Что ты собираешься делать? – спросила Магдалена и встала рядом с ней. – Снова тяжелые роды?
Уже полгода Магдалена была в учении у Марты Штехлин. С тех пор она пять раз помогала принимать роды. На самом деле знахарку звали, только когда возникали сложности. Чаще женщины рожали без посторонней помощи – в одиночку или в кругу семьи, в натопленной комнате или сарае, а иногда даже в поле. Раз Штехлин сейчас проверяла горшки, значит, кому-то снова понадобились ее услуги.
– Жена Хольцхофера… – начала знахарка.
Магдалена с шумом втянула воздух.
– Второго бургомистра?
Знахарка продолжала копаться в горшках.
– У нее давно уже срок подошел. Если к следующей неделе не родит, придется дать ей спорыньи.
Магдалена кивнула. Спорыньей называли плесень, выраставшую на пшенице и овсе. Сильный яд, который вызывал гангрену, но в умеренных дозах помогал добиться схваток.
– А ее у тебя не осталось? – спросила она.
Штехлин тем временем проверила оставшиеся горшки.
– Не только спорыньи. Нет ни мелиссы, ни полыни, ни росянки. И у твоего отца тоже не осталось ни щепотки! – Она вздохнула. – Похоже, придется мне в трескучий мороз еще и в Аугсбург тащиться. Зимой спорынью и полынь раздобыть можно только там, в аптеке. Но что толку! Если с женой Хольцхофера хоть что-нибудь случится, он обвинит во всем знахарку, в итоге меня прогонят из города или дом подожгут…
Магдалену внезапно осенила мысль, и она широко улыбнулась Марте.
– Я могу съездить, – сказала она.
– Ты? – Штехлин недоверчиво на нее взглянула, и девушка старательно закивала.