Он был не из обидчивых. — Вот, посмотри.
Юный вампир чуть приподнял левую перчатку и англичанин увидел, что по его ладони протянулся красный, припухший след, как от удара линейкой.
— Так вот почему у тебя вчера рука была перевязана. Когда заживет?
— Точно не знаю. Наверное, через пару лет.
— Могу я спросить, что ты задумал? — поинтересовался Уолтер, пропуская вампира в свою спальню.
— Можешь.
— Что ты задумал?
— Не скажу, — Леонард довольно улыбнулся. — Это мое дело. А тебе посоветую следующее — распятие оставь здесь, его сразу учуют, а вот святую воду носи при себе. На всякий случай. Жаль, маловато. Это все, что отец Штефан тебе освятил?
— Откуда ты знаешь, что я у него был?
— Он сам рассказывал. Дуется, что ты ему такую неказистую тару подсунул, хотя чего еще ожидать от англичанин после того, как они отреклись от католической веры. Говорит, с тех пор вы совсем опакостились…
— Восхитительно! — взорвался Уолтер. — Оказывается, ты любезничаешь с местным священником. Может, и в переписке с папой римским состоишь? Что еще я про тебя не знаю, Леонард? Вообще, вампиры бывают нормальные, без выкрутасов? То на меня действует, это не действует! Рехнешься тут с вами.
Во время его тирады Леонард обследовал комнату на предмет интересной плесени.
— Не сердись, — попросил он, выбираясь из-под кровати. — Священника я проведал впервые за целый год. Вчера еще, пока вы с Эвике танцевали. Нужно было оставить у него кое-что, вдруг потом пригодится. Отец Штефан, конечно, развопился, но все больше потому, что я его из постели поднял, в сорочке и колпаке. Даже пытался прогнать меня взашей, раз уж я выползок из тьмы, но мы договорились. Нельзя недооценивать межвидовое сотрудничество. Отец Штефан, вообще, очень добрый старик, хоть и ретроград.
— Ничего себе вы спелись!
— Какой там! Из всей нашей семьи, он меня сильнее всех ненавидит. Но ничего не поделаешь, обстоятельства того требуют. Но рассказать ничего не могу. А то мне потом стыдно будет, если зря паниковал.
— Зря? Это почему же зря? — на Уолтера накатила новая волна гнева. В голове стало так жарко, словно туда плеснули горячего супа. — Целый год этот подлец над вами измывался, так что у тебя есть все основания для страхов. Ты же говорил об этом отцу, я сам слышал, еще тогда, на балконе.
Леонард присел на край кровати.
— Да, г-говорил. Но вдруг я просто убедил себя в том, что Виктор — настоящий мерзавец? Вдруг на самом деле все не так? Он ведь спас Берту от смерти. Он спас, а я не успел, понимаешь ты это? Но мне нравится думать, что он хочет причинить Берте зло. Что истинная причина ее побега он, а не я.
— Что же ты такого натворил, раз она сбежала? Вылил кислоту на ее любимую шляпку?
— Я пошел на поводу у отца и согласился жениться на Гизеле. Мне не следовало… я поступил очень скверно! В первую очередь с Гизелой. Ты только не подумай, я уважаю и графа, и ее…
— Но не любишь, — договорил Уолтер.
— Нет. И она меня, кажется, тоже. А еще она не любит амеб. Представляешь? У супругов ведь должны быть общие интересы! А как нам жить вместе, если она не любит амеб?
— Это ужасно, — сказал англичанин, так не объяснив к чему относилась его реплика — к отсутствию общих интересов или к самим амебам.
— Когда Берта узнала про нас с Гизелой, — продолжил Леонард, — она… даже не знаю… как будто забаррикадировалась внутри себя. Мы почти не разговаривали. Вся беда в том, что мы, Штайнберги, совсем не умеем общаться. Нам бы сесть втроем и просто поговорить, но никак не получается.