Из-под моих туфель поднимались облачка пыли, когда я шла через комнату к чулану — каморке, где спала Клара (или, может быть, я?). Низкая деревянная кроватка, тоже покрытая толстым слоем пыли, стояла посреди каморки. Помещение было даже меньше и гораздо темнее, чем я могла представить себе по описанию Нелл; оно не вызвало во мне ни малейшего шевеления памяти, ни проблеска узнавания. Вряд ли это удивительно, напомнила я себе, раз я даже не помню ничего о своем детстве до приезда в наш дом в Холборне. В каморке было крохотное окошко, всего в несколько квадратных дюймов величиной, сидящее глубоко в толще стены, оно не открывалось. Если закрыть дверь — на что у меня смелости не хватило, — комнатка погрузилась бы в почти непроглядную тьму. И я не смогла обнаружить там никакой вентиляции.
Идя сюда по коридору, я заглядывала в другие комнаты — все совершенно пустые, но большею частью гораздо просторнее, чем эти две, взятые вместе. Должно быть, Нелл настаивала на смежной комнате для Клары, но почему же она не потребовала чего-нибудь получше, когда увидела, что для нее приготовили?
Когда мои глаза привыкли к тусклому свету, я разглядела, что в углу, противоположном двери, отвернут угол ковра. Подойдя поближе, я увидела отверстие в полу — одна из половиц, дюймов восьми-девяти длиною, вынута и лежит под кроваткой. Все здесь было покрыто густым слоем пыли. Я опустилась на колени и вгляделась внутрь отверстия, но было слишком темно, чтобы хоть что-то там разглядеть, а мне вовсе не хотелось просовывать туда руку. Это и есть, сообразила я, то «надежное место», которое нашла Нелл, чтобы спрятать там свой дневник.
Дневник я привезла с собой и, поддавшись порыву, я прошла назад по тускло освещенному коридору, нервно оглядываясь вокруг при каждом его изгибе и повороте, а затем по лестничной площадке — к себе в комнату, чтобы его взять. Слабые постукивания доносились с галереи: если бы я не знала, кто их издает, я от страха пустилась бы бежать со всех ног. Меня снова трясло от холода; я добавила углей в камин в своей комнате и присела перед огнем, задумавшись над тем, смогу ли выдержать здесь целую ночь в одиночестве. А Нелл выдержала несколько, — напомнила я себе, — в гораздо более ужасных обстоятельствах: но ведь ей надо было оберегать Клару.
Однако почему же она оставила Клару спать в этой тесной, душной — безвоздушной! — келье? (Я вдруг осознала, что снова думаю о себе и о Кларе, как о разных людях, по правде говоря, как о сестрах.) Не потому ли, что там между Кларой и бедой было целых две запертых двери? Такой ответ не казался мне вполне убедительным, но иного придумать я не могла; так что я вернулась в каморку и очень осторожно, понемногу вдвигая дневник внутрь, принялась просовывать его в отверстие в полу, пока не поняла, что он вполне может туда поместиться.
Доктор Риз в своих показаниях утверждал, что видел отверстие в полу, в углу детской, вскоре после того, как дверь была взломана. А это означает, что можно не сомневаться в том, что Нелл скорее всего оставила тайник открытым, когда ранним утром унесла Клару к своему сообщнику (сообщнице?). Ее дневник был обнаружен раскрытым на столе… а что, если она еще что-то взяла из тайника? Документы? Деньги? Драгоценности? Разве это не напомнило бы ей о том, что надо захватить и дневник, лежащий открытым у всех на виду?
Мои мысли прервал звук шагов, приближавшихся по коридору, и я услышала голос Эдвина, звавшего меня по имени. Я быстро сунула дневник под складки шали; Эдвин уже вошел в наружную комнату.
— Вам удалось что-нибудь найти? — спросила я.
— Нет, — ответил он уныло. — Рафаэл только что изгнал меня из библиотеки: он говорит, что они собираются опробовать индукционную машину. Они с Сент-Джоном Вайном ужасно скрытные, все держат в тайне. Я хотел помочь им найти убежище священника — тут обязательно должно быть что-нибудь вроде этого, но они пренебрегли моими услугами.