– Что мы должны поторопиться, чтобы успеть искупаться и обсохнуть на солнце.
Стиг не ответил, и это нормально; на самом деле она говорила все это не ему, его присутствие было просто поводом поразмышлять вслух.
– Я думаю, что это способ самозащиты – отключиться, когда кончаются силы. Или источник пересыхает, или во мне больше не осталось любви. – Она передумала. – Да нет, осталось. У меня много… только не…
Марта увидела, как по небу проплывает Великобритания. Приблизившись к кроне дерева над ее головой, Великобритания превратилась в мамонта. Это во многом напоминало сеанс на кушетке у психолога. Потому что ее психолог был из тех, кто до сих пор использовал кушетку.
– Андерс был самым красивым и умным мальчиком в школе, – сказала она облакам. – Капитаном футбольной команды. И даже не спрашивай, был ли он председателем совета учеников.
Она подождала.
– Ну и как, был?
– Да.
Они разом рассмеялись.
– Ты была в него влюблена?
– Еще как. До сих пор. Я влюблена в него. Он хороший парень. Он не просто красивый и умный. Мне повезло, что у меня есть Андерс. А как дела у тебя?
– А что у меня?
– Какие у тебя были возлюбленные?
– Никаких.
– Никаких? – Она приподнялась на локтях. – У такого очаровашки, как ты? Ни за что не поверю.
Стиг снял с себя футболку. Его кожа казалась на солнце такой бледной, что почти обжигала глаза. Кстати, Марта не заметила ни одного свежего следа от укола. Наверное, кололся в бедра или пах.
– Признавайся, – сказала она.
– Я целовался с несколькими девчонками… – Он провел рукой по старым следам от уколов. – Но моей единственной любовью было вот это.
Марта посмотрела на следы и тоже захотела провести по ним рукой. Стереть их.
– Во время нашего первого собеседования ты сказал, что завязал, – произнесла она. – Я не собираюсь ничего рассказывать Грете. Пока. Но ты знаешь, что…
– …вы даете приют только активным потребителям наркотиков.
Она кивнула:
– Ты справишься, как думаешь?
– Ты о водительских правах?
Они улыбнулись друг другу.
– Сегодня справляюсь, – сказал он. – Посмотрим, что будет завтра.
Тучи все еще находились далеко, но уже слышался отдаленный грохот, предупреждавший о грядущем. Казалось, что солнце тоже все понимало и грело сильнее.
– Дай мне свой телефон, – сказала Марта.
Она включила запись, а потом спела песню, которую ее отец обычно играл на гитаре для матери, причем охотнее всего в те моменты, когда один из их бесконечных летних праздников близился к концу. Он сидел на том самом месте, что и они сейчас, со своей обшарпанной гитарой и играл так тихо, что звук был едва слышен. Он играл песню Леонарда Коэна о том, что он всегда будет ее любовником, что он уедет с ней, слепо последует за нею, что он знает, как она ему доверяет, потому что он тронул ее великолепное тело своей душой.
Марта пела строчку за строчкой тихим тонким голосом. Так всегда было во время пения: она производила впечатление более слабой и ранимой, чем на самом деле. Хотя, конечно, время от времени Марта думала, что она именно такая, что другой голос, тот крутой голос, которым она пользовалась для защиты, не был ее настоящим голосом.
– Спасибо, – сказал Стиг, когда она закончила. – Очень красиво.
Ей не было интересно, почему она испытывает неловкость. Ей было интересно, почему это чувство не слишком острое.
– Пора ехать домой, – улыбнулась она и протянула ему телефон.