-- Значит, по-твоему, от шестидесяти алетов двадцать процентов -- кстати, я уже обсуждал с тобой этот возмутительный процент? Как нет?! Ладно, об этом чуть позже... Так вот, сумма за три месяца, из расчета двадцати процентов за каждый, с шестидесяти алетов будет составлять тридцать шесть алетов! Понял?! -- Для наглядности подсчетов эльф потряс рукой с загнутыми пальцами перед носом у толстяка -- видимо, местного ростовщика. -- Тридцать шесть, а не сорок! Или ты думаешь, что я считать не умею?!
-- Не-е-т, -- проблеял тот. -- Не думаю!
-- Оно и видно, -- пробурчал разъяренный должник. -- Думать ты не торопишься... Только обсчитывать честных моряков.
-- Честных?! Ой! -- Смуглая рука с тонкими сильными пальцами нежно ухватила его за воротник. -- И в мыслях не было! Моряки мне как родные!
-- Ну, если ты так с родных дерешь, то я предпочту не продолжать наше знакомство...
-- А деньги? -- пискнул ростовщик.
-- Не так быстро! Сначала обговорим процент! Скажем, двенадцать...
-- Грабеж!
-- Неужели?
Толстяк нервно вырвал из кармана какой-то листок.
-- Вот! Расписка за твоей подписью... обязуешься выплатить взятые у меня взаймы шестьдесят алетов... двадцать процентов сверху за каждый месяц задержки. Итого за три месяца девяносто шесть монет. Плати, или я кликну стражников!
Эльф стремительно спрыгнул с бордюра. Длинная коса плеснула в воздухе, как хлыст.
-- Морской дьявол и все его сирены! -- ругнулся он и бросил ростовщику кожаный мешочек... -- Подавись! Aarkстарый...
-- Но здесь только девяносто!
-- Считай это платой за собственную безопасность.
Толстяк поспешно скрылся с деньгами в доме. Эльф наклонился, подобрал с земли камешек и оценивающе глянул на окна. Потом с силой швырнул его в гущу справляемой неподалеку собачьей свадьбы и размашисто зашагал вниз по улице.
Таверны Тайриэлу по-прежнему не попадались, однако для разнообразия ювелирные лавки сменились ткацкими мастерскими. Это навело его на мысль, что, буде он задержится в городе на неопределенный срок, неплохо было бы приобрести себе пару смен одежды. Не ходить же все время в одной и той же рубашке. Поразмыслив, эльф обнаружил, что у него появилась еще одна проблема -- деньги. Пока их было предостаточно, с лихвой хватит на еду, оплату проезда и жилья, но вот с учетом непредвиденных расходов... В пояс все же крупных сумм не зашьешь, а Тайриэл, направляясь в Моинар, не рассчитывал на то, что окажется в совершенно чужом городе, с которым его банк не имеет никаких дел. Правда, на нем была пара колец, стоивших очень и очень дорого, но их продажу эльф решил приберечь на совсем уж крайний случай. Нет, драгоценности не были фамильными, чума знает сколько лет пролежавшими в семейной шкатулке, но Тайриэл крайне бережно относился к своим немногочисленным вещам и продавать их считал постыдным.
Голод напоминал о себе все явственнее, и Тайриэл начал уже всерьез подумывать, а не ограбить ли ему чей-нибудь сад, -- как вдруг его внимание привлекла румяная толстушка, прислонившаяся к калитке. В руке она держала вазочку с конфетами. На ее лице застыло совершенно несчастное выражение. На первый взгляд, ничего странного -- ну лакомится девушка сластями, -- но если присмотреться, как она их ела... Брезгливо брала конфету, откусывала кусочек, а остальное растирала между пальцами. Осколки карамели алмазной пылью поблескивали на дорожке и частично -- на зеленой туфельке; левая рука была перемазана шоколадом, но толстушку это мало волновало. Шоколад был даже на кончике ушка, за которое она то и дело заправляла мешающуюся тонкую косичку. Тайриэл не понял, заметила она его или это был возглас в пространство, но девушка, возведя очи к небу, страдальчески вопросила:
-- Боги! Ну почему у нихтакое бедное воображение?! Цветы, конфеты, конфеты, цветы... Ах да! Еще иногда притащат ракушек и гальки с пляжа... Мне что, ею дорогу к собственной спальне мостить?
-- Можно из окна в ухажеров кидать, -- заинтересованно подсказал эльф. Девушка перевела на него зеленовато-карие глаза и задумчиво разгрызла очередную карамельку.
-- Не... Раковинки жалко. Они красивые. Вот конфетами я точно скоро бросаться начну!
-- Элья так не любит сладкое?
-- Элья от него уже озверела! -- пылко воскликнула она. -- Но что делать, если у мужчин ни на что больше ума не хватает? Букеты -- дом уже на клумбу похож, а сестра от них жутко чихает; сласти -- впору лавку открывать... Я, между прочим, еще и читать умею!..
-- А ты их сестре отдай.
-- Да она ненавидит сладкое! И мама тоже. Darn ! Ну почему... -- Тут она снова посмотрела на Тайриэла. -- Э-э-э... ты, случайно, не любишь конфеты?
Тайриэл к сладкому относился с полным равнодушием, но конфеты все же лучше, чем ничего. Повеселевшая жертва мужской ограниченности принесла ему ледяной воды запить. Тайриэл поблагодарил ее и предложил подумать -- чем менять свои вкусы, не проще ли сменить поклонников... Девушка нашарила в складках юбки платок и, вытирая перемазанные руки, обещала поразмыслить над его советом.
Снова двинувшись в путь, Тайриэл услышал за спиной хруст карамели на зубах. Все-таки обитатели этого города -- что люди, что эльфы -- какие-то сумасшедшие, думал он. Ну где бы в графствах или тем более в Лесах он мог натолкнуться на подобную сценку? Ясно, что приличная девица никогда не покажется на улице с перемазанными в шоколаде лицом и руками! Но, похоже, здесь это не вызывало ни малейшего удивления. Южные эльфы в большинстве своем были существами легкого, чтобы не сказать легкомысленного нрава, неуемной фантазии и необыкновенной свободы мысли. И отражался сей факт не только в многообразии домов и улиц, но и в самом облике жителей. Здешние дамы не знали, что такое тяжелые пышные платья с корсетом, обилие оборок и бантиков, сложные высокие прически... Тонкий лен или шелк пастельных тонов, красиво оттеняющий черные волосы и смуглую кожу; летящий, не стесняющий движений покрой одежды, как женской, так и мужской. Здесь практически не носили золота и серебра, зато в изобилии украшали себя жемчугом, кораллами, яркой цветной тесьмой или лентами и даже различными деревянными поделками. Но чаще всего Тайриэл видел янтарь. Волны щедро выносили на берег хрупкое "морское золото", как называли янтарь в графствах, где он ценился наравне с рубинами, или "слезы солнца", как говорили о нем здесь.