– Гля, – приветствовал Док посетителя, – как оно ничо, брат мой?
– Вот это нахер, – ответствовал черный парняга, представившись как Тарик Халил и некоторое время вперяясь – оскорбительно в иных обстоятельствах – в афро Дока.
– Ну. Заваливайте.
В кабинете Дока стояла пара мягких банкеток с высокими спинками, обитых пластиком цвета фуксии, – они смотрели друг на друга через столик, покрытый формайкой приятной тропической зелени. Вообще-то, они были блочной кабинкой из кофейни – Док поживился ими на ремонте где-то в Хоторне. Тарику он махнул, чтобы садился напротив. Уютно. На столике между ними валялись телефонные справочники, карандаши, каталожные карточки три на пять в ящичках и без, дорожные карты, сигаретный пепел, транзисторный радиоприемник, защепки для косяков, кофейные чашки и машинка «Оливетти Леттера 22», в которую Док, бормотнув:
– Щас квитанцию подготовлю, – заправил лист бумаги, ранее, похоже, неоднократно применявшийся для какого-то диковинно-маниакального оригами.
Тарик наблюдал скептически.
– У секретарши отгул?
– Вроде того. Но я запишу все пока тут, а перепечатают потом.
– Ладно, в общем, мы с одним парнем на киче парились. Белый он. Арийский Братуха, вообще-т. Мы с ним кое-какие дела варили, теперь оба откинулись, а он мне должен. В смысле, кучу денег. Подробнее не могу, я клятву дал не рассказывать.
– А имя хоть можете?
– Глен Муштард.
Иногда лишь имя произнесут, а у тебя резонирует. Тарик говорил как человек, у которого разбито сердце.
– Знаете, где он теперь?
– Только на кого работает, знаю. Он телохранитель у строителя по фамилии Волкманн.
У Дока вдруг полегчало в голове – несомненно, от наркотиков. Из слабости он вынырнул на параноидальном приходе, но была надежда – не слишком заметном Тарику. Сделал вид, что изучает квитанцию, которую печатал.
– Если позволите, мистер Халил, как вы услышали об этом агентстве?
– Млат Потит.
– Ух ты. Привет из прошлого.
– Говорил, вы ему помогли выпутаться еще в 67-м.
– Тогда в меня впервые стреляли. Вы с ним по гостинице знакомы?
– Нас обоих стряпать учили. Млату париться там еще, может, с годик.
– Я помню его, когда он и воды вскипятить не мог.
– Видели б сейчас – он и из-под крана кипятит, и «Острие стрелы», и содовую, и «Перрье», что угодно. Котельщик будь здоров.
– Так если позволите очевидный вопрос: если вы знаете, где сейчас работает Глен Муштард, чего не пойти туда и прям не поискать его – зачем посредника нанимать?
– Затем, что этого Волкманна день и ночь окружает типа как армия Арийского Братства, а если Глена в учет не брать, у меня с этими долбоебами-нациками никогда не было особо душевных отношений.
– А-а – стало быть, надо заслать туда какого-нибудь белого, чтоб ему башку проломили.
– Более-менее. Но я бы предпычел кого-нить поубедительней.
– Чего мне недостает возвы-шением, – в миллионный или около-того-нный раз за свою карьеру объяснил Док, – я компенсирую отно-шением.
– Ладно… эт запросто… я у дяди на поруках временами такое видал.
– А пока срок мотали – вы в банде какой-нибудь состояли?
– Черная партизанская семья.
– Дружина Джорджа Джексона. И вы говорите, с кем дела вели, с Арийским Братством?
– Мы поняли, что у нас во многом схожие мнения о правительстве США.
– М-м, такая расовая гармония, тут я врубаюсь.
Тарик смотрел на Дока с чудно́й напряженностью, глаза у него пожелтели и заострились.
– Что-то еще есть, – предположил Док.
– Моя прежняя банда, Артезийские Ка́лики. Когда я из Чино вышел, давай их разыскивать – и вижу, не только их никого нет, а и сама поляна пропала.
– Отпад. В каком смысле – пропала?
– Нет ее. Размололи в куски. Одни чайки кормятся. Думаю, глюки у меня, поездил по округе немного, возвращаюсь – все равно нету.
– Ага. – Док напечатал: «Не галлюцинирует».
– Никого и ничего. Город-призрак. Только щит здоровенный торчит: «Скоро на Этом Месте», – дома по дятловым ценам, торговый центр, еще какая-то срань. И угадайте, кто там строит.
– Опять Волкманн.
– Точно.
На стене у Дока висела карта местности.
– Покажите. – Район, в который ткнул Тарик, располагался вроде бы по прямой отсюда на восток, вдоль бульвара Артезия, и через полторы минуты чтения карты Док сообразил, что это, должно быть, и есть участок «Жилмассива „Вид на канал“». Он сделал вид, будто определяет национальность Тарика: – А вы, типа еще раз, кто – японец?
– Э-э, вы давно ли этим занимаетесь?
– Похоже, тут к Гардене ближе, а не к Комптону, только и всего.
– Вторая мировая, – ответил Тарик. – До войны крупная часть Южного Центра все еще была японскими кварталами. Тот народ отправили в лагеря, а мы заселились как новые япы.
– И теперь ваша очередь двигаться дальше.
– Скорее месть белого человека. Трассы возле аэропорта не хватило.
– Месть за?..
– Уоттс.
– Беспорядки.
– Кое-кто из нас говорит «восстание». Важняк – он просто выжидает.
Долгая печальная история лос-анжелесского землепользования, как никогда не уставала подчеркивать тетка Рит. Мексиканские семьи вышвырнули из оврага Чавес, чтобы выстроить стадион «Живчикам», из Банкер-Хилла вымели индейцев ради Центра музыки, район Тарика весь сгребли бульдозерами для «Вида на канал».
– Если я раздобуду вам однокрытника, он вам долг вернет?
– Не могу вам сказать, какой он.
– И не нужно.
– А, и вот еще – авансом я вам ничего дать не смогу.
– Это ништяк.
– Млат был прав – вы один такой ебанутый белый.
– Как поняли?
– Сосчитал.
2
Док поехал по трассе. На восточных полосах кишели автобусы-«фольксвагены» в дрожких огурцах, уличные полусферики в одной грунтовке, деревяшки из настоящей дирборнской сосны, «порши» с телезвездами за рулем, «кадиллаки» со стоматологами, что направляются на внебрачные свиданки, безоконные фургоны, в которых развертываются зловещие подростковые драмы, пикапы с матрасами, набитые сельской родней из Сан-Хоакина, – все они катили бок о бок в эти огромные застроенные поля без горизонтов, под линиями электропередачи, и все приемники лазерно нацелены на ту же парочку последних АМ-станций, под небом, что как разбавленное молоко, а белая бомбардировка солнца засмоглена до невнятного мазка вероятности, в чьем свете поневоле задашься вопросом, возможно ли когда-нибудь то, что можно считать психоделикой, или – облом! – все это время она происходила где-то на севере.
Начиная с Артезии, знаки повели Дока к «Жилмассиву „Вид на канал“, по замыслу Майкла Волкманна». Там попадались ожидаемые местные парочки, которым не терпелось взглянуть на следующий КуГоЗаЦ[3], как тетка Рит склонялась называть большинство своих знакомых типовых домов. То и дело по краям ветрового стекла Док засекал черных пешеходов, офигелых так же, как, должно быть, и Тарик: может, они искали свой прежний район, комнаты, где раньше день за днем жили, – неизменные, как оси пространства, но теперь их отобрали на беспорядок и разор.
Стройка тянулась в дымку, в мягкий аромат туманной составляющей смога и пустыни под мостовой – ближе к дороге образцовые прототипы, чуть в глубине законченные дома, а сразу за ними скелеты новых построек, уходят в еще не ставшие городом пустоши. Док миновал ворота и доехал до участка голого строительного ортштейна: дорожные указатели установили, но улицы еще не замостили. Оставил машину на будущем углу Кофмена и Броуда и вернулся пешком.
Отсюда открывались профильтрованные виды на чуть ли не совсем заброшенный рукав канала Домингеса для защиты от паводков – забытого и отрезанного милями свалок, перепрофилирования, отходов промышленных предприятий, что либо процвели, либо провалились, – и домики выглядели более-менее испански-колониально: с не-обязательно-несущими балкончиками и красными черепичными крышами, они по задумке должны были навевать мысли о более дорогостоящих городках вроде Сан-Клементе или Санта-Барбары, хотя пока вокруг, куда хватало глаз, не торчало ни одного тенистого дерева.