Впрочем, серьезной надежды на свою способность убеждать я не возлагала и довольно скоро поняла, что «акция» совершенно неизбежна. Ребята уже завелись на полную катушку, и разумные доводы отскакивали от них как мячики.
– Ты че! Не соображаешь! Так интересней, да и свеклы больше слетит при торможении. Верняк, – самозабвенно частил Лесик.
– Дорога после дождя раскиселилась. А вдруг машина перевернется? – упреждала я, вытаскивая осторожность из глубоких закоулков своей «многоопытной» души.
– Талдычишь, талдычишь! Обрыдло твое занудство! И кто тебя рассусоливать учил? С чего артачишься? Не трусь! Нечего пенять на дорогу. Здесь аварий никогда не случалось, – с презрительным негодованием грубо отхлестал меня Ленька, развязавший самогоном свой находчиво-дерзкий острый язык.
Меня обидело обвинение в трусости. Я почувствовала себя задетой за живое и вознамерилась уйти домой. Но девочки упросили остаться.
Ждать пришлось долго. В голову лезли всякие глупые мысли. Почему-то вспомнилось раннее детство с деревенском детдоме, бесчисленные червяки на дорожках между грядками после дождя. Я их собирала в баночку и относила на луг, в ямку, чтобы их случайно не раздавили…. Смешная была….
Наконец, белые стрелы света пронзили черноту ночи. Буйная радость охватила пацанов. Они восторженно запрыгали вокруг кучи веток. Некоторое возбуждение передалось и мне, но беспокойство все еще тормозило сознание. А ребят ощущение опасности подхлестывало, звало к решительным действиям.
Грузовик двигался осторожно. Еще до поворота шофер заметил незнакомое препятствие, заподозрив неладное, свернул к обочине, вылез из кабины и в недоумении обошел ворох. «Вот дьявол? Что за чертовщина? Бред сивой кобылы, – совершенно искренне удивился он. – Дрова на дороге рассыпать стали. Так и голову можно потерять!»
Он перетащил часть веток в сторону от дороги и вернулся к машине. В темноте он не заметил, что прикрыл ветками яму, из которой женщины нашей улицы брали глину для хозяйственных нужд, и, объезжая препятствие, одним колесом угодил в нее. Машину сильно тряхнуло и накренило. На землю посыпалась свекла. Девчонки с радостным азартным визгом бросились собирать ее, а ребята, подпрыгивая, выхватывали корнеплоды из кузова, радуясь своей лихости. В темноте они не разглядели причины такой удачной «охоты».
Водитель приглушил мотор, выскочил на дорогу и, вспоминая весь алфавит, занялся обследованием места аварии, не представляя, в чем же он так досадно просчитался, и откуда на него свалились неприятности. Моих друзей как ветром сдуло, но шофер успел понять, что ветки – шалость детей. Сгоряча он схватил палку и кинулся за виновниками своего несчастья, но поскользнулся, шмякнулся оземь, прокатился на спине и ухнул в ту же яму. Теперь из нее в тишину ночи неслись эпитеты трехэтажного оформления. Я представила себе человека в мокрой, склизлой одежде, с ободранными руками, лицом, и горький стыд за наши безобразия приковал меня на месте. Жалость, к ни в чем не повинному дяде, не отпускала. Мне обязательно надо было знать, что все закончится хорошо. Я спряталась тут же у дороги за деревом. Шофер кое-как выбрался из глиняного плена, сел на ступеньку кабины и жадно закурил. Свет от горящей спички, зажатой в грязных ладонях со скрюченными от холода пальцами, на мгновение осветил измученное лицо пожилого человека. Он уже не матерился, а, привалившись спиной к теплой кабине, счищал палкой с одежды липкую грязь и удрученно бурчал себе под нос: «Чертова яма! Сукины дети! Вот подлость какая!» Тяжелые вздохи доносились все реже и реже. И только надсадный кашель разрывал тишину. Потом он втиснулся в кабину и долго умащивался в ней.
А я в это время предавала самоуничтожению свою неуверенность и неспособность предотвратить опасную ситуацию.