Г о с п о ж а Х о л т. И Бога ради, ни слова о сводной сестре!
Г о с п о ж а Л ю н г е. Да, ведь у госпожи Берник есть еще и сводная сестра?
Г о с п о ж а Р у м м е л ь. По счастью, можно сказать «была», потому что сейчас они отношений не поддерживают. Да уж, еще та дамочка! Вообразите, она остригла волосы и носила в дождь мужские сапоги.
Г о с п о ж а Х о л т. А когда сводный брат – тот самый, пропащий, – сбежал, взбудоражив, конечно, весь город, угадайте, что она сделала? Поехала к нему!
Г о с п о ж а Р у м м е л ь. А какой скандал она учинила перед отъездом, госпожа Холт!
Г о с п о ж а Х о л т. Тише! Ни слова об этом!
Г о с п о ж а Л ю н г е. Господи, она еще и скандал учинила?
Г о с п о ж а Р у м м е л ь. Дело было так, госпожа Люнге. Берник аккурат тогда обручился с Бетти Тённесен, и вот он заходит об руку с ней в дом ее тетушки, чтобы сообщить о помолвке…
Г о с п о ж а Х о л т. Тённесены росли без родителей, надо вам знать.
Г о с п о ж а Р у м м е л ь. …И тут Лона Хессель встает со стула и с размаху отвешивает элегантному образованному Карстену Бернику звонкую пощечину.
Г о с п о ж а Л ю н г е. Ой! В жизни ничего…
Г о с п о ж а Х о л т. Да, так и было.
Г о с п о ж а Р у м м е л ь. А потом собирает чемодан и уезжает в Америку.
Г о с п о ж а Л ю н г е. Должно быть, она сама имела на него виды?
Г о с п о ж а Р у м м е л ь. Еще бы! Вы правы – когда он приехал из Парижа, Лона взяла в голову, что они будут парой.
Г о с п о ж а Х о л т. Не представляю, как она могла всерьез верить, что Берник, такой галантный, такой светский, истинный кавалер, любимец всех дам…
Г о с п о ж а Р у м м е л ь. И при том сама благопристойность и строжайшая мораль, госпожа Холт.
Г о с п о ж а Л ю н г е. И чем занялась в Америке эта Лона Хессель?
Г о с п о ж а Р у м м е л ь. Сие, как сказал однажды Руммель, покрыто завесой, которую вряд ли стоит поднимать.
Г о с п о ж а Л ю н г е. Что это значит?
Г о с п о ж а Р у м м е л ь. Видите ли, она не поддерживает никаких связей с семьей. Но всему городу известно, что она, например, пела там по гостиницам за деньги…
Г о с п о ж а Х о л т. И читала публичные лекции…
Г о с п о ж а Р у м м е л ь. Издала совершенно безумную книгу…
Г о с п о ж а Л ю н г е. Что вы говорите?!
Г о с п о ж а Р у м м е л ь. Да, Лона Хессель для их семьи тоже, конечно, пятно на солнце их счастья… Но теперь вы знаете, что к чему, госпожа Люнге. Видит Бог, я рассказываю, только чтобы предостеречь вас.
Г о с п о ж а Л ю н г е. Я так и поняла, не волнуйтесь. Но бедняжка Дина! Сердце за нее болит.
Г о с п о ж а Р у м м е л ь. Для нее как раз это было счастьем. Представьте себе, осталась бы она в руках таких родителей. Разумеется, мы всем обществом стали заботиться о ней, наставлять по мере сил, а позже хлопотами Марты Берник ее забрали в этот дом.
Г о с п о ж а Х о л т. Она всегда была трудным ребенком. Еще бы – дурной пример перед глазами. Дина не то что наши дети, в ней надо лаской укоренять добро, госпожа Люнге.
Г о с п о ж а Р у м м е л ь. Тише, она идет. (Громко.) Да, наша Дина – большая умница. Ой, Дина, ты тут? А мы шитье разбираем…
Г о с п о ж а Х о л т. Дина, как чудесно пахнет твой кофе! Чашечка такого кофе перед обедом…
Г о с п о ж а Б е р н и к (с террасы). Прошу к столу, милые дамы!
Тем временем Марта и Дина помогли горничной накрыть стол для кофе. Дамы рассаживаются вокруг стола на террасе, все они преувеличенно любезны с Диной. Она вскоре возвращается в залу к своему шитью.
Г о с п о ж а Б е р н и к (с террасы). Дина, а ты не будешь?..
Д и н а. Спасибо, не хочется.
Она усаживается за шитье. Госпожа Берник и Рёрлунд перекидываются несколькими словами, вслед за чем он тоже переходит в залу.
Р ё р л у н д (делая вид, что ищет что-то на столе, вполголоса обращается к Дине). Дина!
Д и н а. Да.
Р ё р л у н д. Почему вы ушли с террасы?
Д и н а. Когда я принесла кофе, то увидела по этой новой даме, что они говорили обо мне.
Р ё р л у н д. А как любезна она была с вами, вы уже не увидели?
Д и н а. Терпеть такого не могу!
Р ё р л у н д. У вас непокорный дух, Дина.
Д и н а. Да.
Р ё р л у н д. Но почему, Дина?
Д и н а. Такая уж уродилась.
Р ё р л у н д. Почему бы вам не попробовать быть не такой?
Д и н а. Нет.
Р ё р л у н д. Почему нет?
Д и н а (глядя на него). Я из нравственно испорченных.
Р ё р л у н д. Фу, Дина!
Д и н а. И мать моя была нравственно испорченная.
Р ё р л у н д. Кто-то разговаривал с вами об этом?
Д и н а. Никто. Они никогда об этом не говорят. Ну почему они все молчат? И обращаются со мной как со стеклянной вазой, точно я могу разбиться. О, как я ненавижу это их доброхотство!
Р ё р л у н д. Милая Дина, я понимаю, вам кажется, на вас здесь давят, но…
Д и н а. Вот бы я могла уехать отсюда! Мне кажется, я бы сумела сама добиться в жизни чего-нибудь, если бы не жила среди людей, которые так… так…
Р ё р л у н д. Так что?
Д и н а. Так морально безупречны и благопристойны.
Р ё р л у н д. Дина, вы так не думаете.
Д и н а. О, вы хорошо понимаете, чтó я имею в виду. Каждый день сюда приводят Хильду и Нетту, чтобы у меня был пример для подражания. Я никогда не стану такой образцово-приличной, как они. И не хочу становиться. Эх, окажись я далеко отсюда, из меня бы вышел толк.
Р ё р л у н д. Дина, дорогая, вы и так толковая.
Д и н а. Но какой мне здесь от этого прок?
Р ё р л у н д. Значит, уехать? Вы всерьез думаете об этом?
Д и н а. Я не осталась бы здесь ни дня, не будь вас.
Р ё р л у н д. Скажите мне, Дина, почему вы так любите мое общество?
Д и н а. Потому что вы учите меня прекрасному.
Р ё р л у н д. Прекрасному? Вы называете то, чему я вас учу, прекрасным?
Д и н а. Да. Вернее, вы ничему такому меня не учите, но, слушая, как вы рассказываете, я воображаю всё прекрасное.
Р ё р л у н д. Но все же: прекрасное – это для вас что?
Д и н а. Об этом я никогда не думала.
Р ё р л у н д. Подумайте сейчас. Что вы называете прекрасным?
Д и н а. Прекрасное – это что-то великое и далекое.
Р ё р л у н д. Хм… Дорогая Дина, я искренне беспокоюсь о вас.
Д и н а. И только?
Р ё р л у н д. Вы отлично знаете, что бесконечно дороги мне.
Д и н а. Будь я Хильда или Нетта, вы не опасались бы, что кто-то это заметит.
Р ё р л у н д. Ах, Дина, приходится принимать во внимание тысячу разных соображений, но едва ли вы в состоянии судить о них… Когда человек поставлен служить моральной опорой, нравственным столпом общества, в котором он живет, никакая осторожность не чрезмерна. Будь я уверен, что мои побудительные мотивы истолкуют верно… Ну да все едино. Вам нужна поддержка, и вас поддержат. Дина, вы готовы дать мне слово, что когда я приду и скажу – когда обстоятельства позволят мне прийти и сказать: «Вот вам моя рука», то вы примете мое предложение и станете моей женой? Вы обещаете мне, Дина?
Д и н а. Да.
Р ё р л у н д. Спасибо, спасибо, ведь и мне со своей стороны… Ах, Дина, вы так мне нравитесь… Тише, кто-то идет! Дина, ради меня, ступайте на террасу.
Пересаживается за кофейный стол. В ту же минуту из ближайшей левой комнаты выходят Р у м м е л ь, С а н с т а д и В и г е л а н н, последним появляется Б е р н и к со стопкой бумаг в руках.
Б е р н и к. Значит, – решено!
В и г е л а н н. Да будет так. Во славу Божью.
Р у м м е л ь. Решено, Берник! Слово норвежца крепко и твердо, как Доврские горы.
Б е р н и к. И никто не предаст, не отступится, какое бы мы ни встретили сопротивление?
Р у м м е л ь. Один за всех, и все за одного, Берник! Мы с тобой до конца!
Т ё н н е с е н (входит в дверь с террасы). До конца? Прошу прощения, господа, это железной дороге конец?
Б е р н и к. Напротив – начало…
Р у м м е л ь. Она мчит вперед на всех парах, господин Тённесен.
Т ё н н е с е н (подходит ближе). Да?
Р ё р л у н д. Это как понять?
Г о с п о ж а Б е р н и к (в дверях на террасу). Берник, дорогой, что происходит?
Б е р н и к. Дорогая, вот тебя как это может интересовать? (Троим мужчинам.) Так, теперь надо разобраться с подписными листами, чем быстрее, тем лучше. Естественно, первыми поставим свои подписи мы четверо. Положение, которое мы сегодня занимаем в обществе, обязывает нас выложиться полностью.
С а н с т а д. Разумеется, господин консул.
Р у м м е л ь. Все получится, Берник, вот те крест.
Б е р н и к. Я нисколько не сомневаюсь в исходе. Но каждый из нас должен привлечь свой круг знакомых. Когда мы покажем, что все сословия живо поддерживают проект, город, естественно, вынужден будет вложить свою часть.
Г о с п о ж а Б е р н и к. Карстен, ты должен наконец выйти к нам и рассказать…