Зато можно мечтать, вспоминать и сколько угодно думать.
«Витек! Чувствую я себя в этой семье странно. Меня ничто не волнует, не радует, не восхищает. Думается с тягостной навязчивостью. Я какая-то заторможенная. Все выполняю, как в полусне. Часто плачу в одиночку, полностью успокоиться не удается. Четко ощущаю только страх. Все остальное – как в тумане, будто не со мной происходит, а с кем-то далеким, незнакомым. На жизнь гляжу сквозь ржавый засов хаты. Иногда приказы матери осознаю не сразу. А, поняв, бегу сломя голову выполнять их, даже когда она не кричит. Часто вспоминаю папу Яшу и тихонько шмыгаю носом, чтобы никто не услышал…. Представляю, будто сижу рядом с тобой на нашей тройной березе и…».
Вновь забываю засыпать лузгу, а, очнувшись, торопливо разгребаю палкой горячий пепел, и раздуваю пламя.
«Иногда по вечерам к нам заходят незнакомые мне люди, и что-то долго обсуждают в зале. Сегодня приехала родня из деревни Обуховки. Вошли заиндевелые, обсыпанные снегом, а когда сняли одеяла и шали, я разглядела среди них девочку. Cлышу: «Нина застудила уши, плохо слышит, но все равно хочет закончить семилетку. Помоги, Василий. Жить пристроим у троюродной сестры». Бабушка поит гостей чаем и укладывает спать в зале на полу.
Ветер выводит в трубе заунывную песню. Снег беспокойно и просительно скребется в темное стекло. Родители, прикрыв лампу абажуром из газеты, пишут планы уроков, а мы с братом тихонько шепчемся».
ПОЙМАЛИ НА ЧЕСТНОСТИ
Сегодня плиту топит Коля, а меня послали в магазин за сахаром. По дороге встретила тетю Маню, уборщицу из нашей школы. Женщина размахивала руками и сердито ругала продавщицу Зину грубыми словами за то, что она обвешивает и без очереди отпускает товар своим знакомым. Потом тетя Маня отправилась дальше, а я вошла в магазин.
– О чем с тобой разговаривала Маня? – спросила меня с притворно-ласковой улыбкой тетя Зина.
Я молчу.
– Как она меня называла? – настаивала продавщица, – Стервой?
Я оробела. Стою и размышляю: «Скажу, значит, плохо уборщице сделаю. А умалчивать – это почти то же самое, что врать. Но ведь не я же говорила плохие слова? Передавать чужие слова, значит сплетничать. Не впутывайте меня, сами разбирайтесь в своих отношениях!» – молча сержусь я на тетю Зину.
– Отвечай! Ты должна быть честной девочкой, – слышу я строгий голос.
«Должна быть честной…», – стучит в моей голове, и я растерянно бормочу: «Да». Злая ухмылка кривит губы продавщицы. «Ну, погоди!», – говорит ее лицо. Оглядываюсь на стоящих рядом женщин. Они опустили головы вниз. И только две с довольной усмешкой переглянулись друг с другом и с тетей Зиной. Поняла, что ошиблась. Как гадко и неловко! С трудом дождалась своей очереди, и умчалась подальше от того места, где меня выставили глупой.
Что же я такая неуверенная? Размазня какая-то! Раньше я бы все выложила этой противной тетке! А теперь не решаюсь слова сказать в свою защиту. Боюсь, что мать отругает? Не имею права грубить, обязана вести себя как подобает, потому что мои родители – учителя?
ВАЖНЫЙ РАЗГОВОР
Пришла из школы, поела и села выполнять уроки. Устала писать. Подошла к окну. Передо мной безмолвная, неподвижная картина. Серое небо. Белая земля. Медленно машет крыльями одинокая птица. У меня странное ощущение: будто по нарисованному пейзажу перемещается живая птица. Я в серой комнате. Вокруг меня серая жизнь.
Подошла к комоду. На нем две белые с нежным розовым узором вазы для цветов, игрушка – заводной мотоциклист, салфетка, вышитая гладью и фотографии, прислоненные к стене. На этой мать и отец. Он – в военной форме. Она – в темном платье. На обороте написано: «Тысяча девятьсот сорок шестой год, первое сентября. Свадьба». На другой фотографии – дедушка-военврач. Он тоже в кителе с погонами.