Он спешил на призыв Даши о помощи, он хотел спасти своего лучшего друга! В барахтанье цыпленка было столько решимости, а в неловких движениях столько смешного и жалкого, что Даша выхватила мокрый испуганный, измученный комочек из воды, с необыкновенной любовью прижала к груди и стала целовать дрожащего от страха и холода мужественного верного друга. В глазах ее были слезы, в душе буря восторга и нежности. Взрослые, сидевшие тут же на берегу, прекратили разговоры, притихли, удивленные и восхищенные геройством цыпленка.
«Я слышала о верных собаках, об умных и преданных лошадях, я даже маленькой сама видела, как утята, оставшись без матери, ровной цепочкой ходили за четырехлетним мальчиком, сыном хозяйки. Но чтобы цыпленок бросился в воду?! Если бы ни видела сама, – ни за что не поверила бы», – говорила я бабушке, потрясенная случившимся.
ДЕТСКИЙ ДОМ
Колодец – культурный центр улицы. Он расположен напротив нашего палисадника. И когда я вожусь во дворе, иногда слышу громкие разговоры женщин. Вот и сейчас, мою я ноги в тазике перед тем как идти на станцию, и слышу:
– Не понимает он меня, злится,… – жалуется одна.
– За чужой щекой зуб не болит, – сочувствующе говорит моя бабушка.
– Представляете, послала дочку в сельпо за макаронами, так Петровна черных заплесневевших ей насыпала. Думает, если ребенок, так можно!
– С ней и взрослый не сладит, – заметила молодая невестка Никитиных.
– Ну, уж кто Петровну обманет, тот и трех дней не проживет, – смеется моя бабушка.
– В прошлом году закончила курсы Аллочка Башметьева с Никипеловки и пристроил ее отец в сельмаг, так съела ее Петровна. Каждый месяц недостачи выставляла. Отец трижды заплатил, а потом и говорит: «Иди, дочка, на швею учиться. Сама за себя отвечать будешь»…
Выглянула я из-за плетня и обратилась к бабушке:
– Натаскать воды?
– Иди на станцию. Мне пока одного ведра хватит.
Сегодня на станцию пошла другой дорогой, через парк. В тени не так жарко. «Листья на деревьях темно-зеленые, значит, лето пришло. Солнце ярче – горизонт шире», – думала я, разглядывая аллею. Вижу странную картину: на двух длинных лавочках неподвижно сидят маленькие дети, на мой взгляд, от двух до пяти лет. Остановилась. Личики у малышей скучные, безразличные. Даже глаза неподвижные. Сидят, нахохлившись, как воробьи после дождя. Чистые, умытые, но не живые. Неподалеку воспитательница возится с обыкновенным мальчиком лет четырех: играет с ним в прятки, смеется, что-то рассказывает ему. Я невольно сравнила его с теми, что на скамейках, и в груди возник неприятный холодок. Не смогла преодолеть охватившее беспокойство и пристала с разговором к воспитательнице:
– Внук?
– Да, от дочки.
– Почему эти такие?…
– Неполноценные, – откликнулась словоохотливая женщина, – брошенные родителями. Вот у этой в четыре года было всего семнадцать килограммов весу. Откормили. Ходит уже. А этому три года, а он ни одного слова не говорит. И эти заторможены в развитии. «Детдомовские», – догадалась я. Откуда их столько? Со всей области собрали? – думала я, заглядывая в глаза каждому малышу.
– А вы им сказку почитайте. Им же скучно сидеть.
– Не поймут. Они же пропащие.
Я сорвала травинку и провела ею по ладошке грустной черноглазой девочки. Она не шевельнулась, только рука чуть дернулась и замерла. Тогда я растерла лист тополя и дала ей понюхать. Девочка с непонятным выражением личика посмотрела на меня и опять замерла. Я сняла ее со скамейки и повела за руку по дорожке. Малышка шла неуверенно, мягкая теплая ручка вяло лежала в моей.
– Посади ребенка обратно! Эдак они разбредутся по всему парку. Кто мне назад перетаскивать их будет? Ты, что ли?
– Мне скучно, я поиграю с нею и сама на лавочку посажу, честное слово. Разрешите, пожалуйста! – попросила я.
– Около лавки играй, – все еще сердясь, добавила женщина.
Я нарвала лютиков, незабудок, ромашек, посадила девочку на колени, и стала рассказывать ей про цветы, траву, небо. Девочка молча прижалась к моему плечу.