«Черт! – одернул он себя с раздражением. – Почему я чувствую себя немым дебилом? Молчу как пень, сижу, киваю».
Вообще-то он и сам был словоохотлив, но напор собеседника зашкаливал – перещеголять Шруделя в говорливости было почти невозможно. К тому же Гриша не знал, что говорить. Что не расскажи, все будет о его времени. Может, про Галку?
– А моя девушка сейчас в Сочи, – перебил он на полуслове Шруделя.
– Вот те раз! – искренне расстроился тот, мгновенно забыв, что две секунды назад что-то увлеченно рассказывал. – А ты что же?
– А у нее своя компания… наверное… изменяет мне там…
Гриша почувствовал, что произнес это как-то задумчиво-мечтательно, хотя хотел вложить в эту сентенцию всю боль и тоску несчастного влюбленного.
– Плюнь, старик, – отмахнулся Шрудель. – Это же бабы. А вообще давай махнем к ней в Сочи, а? Нагрянем, так сказать?
– Не надо, – испуганно вздрогнул Гриша, вспомнив, в каком времени он находится – Галка-то еще даже и не родилась.
– Как знаешь… А я своей бывшей однажды такой сюрприз устроил. Прилетел к ней на море.
– И что?
– Ничего. Лежит на пляже одна, книжку читает. Скучно даже как-то… И рассказать друзьям нечего.
Видно было, что Шрудель искренне расстроен отсутствием измены со стороны жены.
«Вот уж кто одна на пляже не лежит и книжки не читает, так это Галка, – подумал с горечью Гриша. – Потому что и одна никогда не бывает, и читать не любит».
Тут пришел официант с заказом, и разговор как-то сам собой свернулся.
Пока Шрудель меланхолично поглощал мороженое с коктейлем «Коньячный», запивая все это гастрономическое безобразие сухим красным, Гриша принялся рассматривать публику. Он действительно чувствовал себя то ли шпионом за линией фронта, то ли одиноким посетителем уникального музея. Он жадно ловил словечки и выражения, долетавшие с соседних столиков, с нескрываемым любопытством всматривался в окружающих его людей, впитывая атмосферу московского вечера образца 1975 года. К Шруделю то и дело подходил какой-то молодой человек, который просил сигаретку, говорил «покорнейше благодарю», быстро спорил с Шруделем по поводу деградации западного искусства, а затем исчезал. Каждые пятнадцать минут он приходил за новой сигаретой, и комбинация повторялась.
– Кто это? – спросил Гриша.
– А-а… пижон один. Спекулянт местного разлива. Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст. Родимое пятно проклятого прошлого. Утюгом раньше перед «Националем» работал.
– Кем? – удивился Гриша, по привычке представив себе этого парня в костюме «утюга», раздающим какие-нибудь рекламные брошюры магазина бытовой техники.
– Ну, утюгом. Перед гостиницей «Националь». Что, не слыхал про утюгов, что ли? А еще журналист. Ну, фарцовщик, который перед гостиницей клиентов с фирмой ловит.
Бывший «утюг», заметив, что в его сторону смотрят, подмигнул Шруделю. Тот кисло улыбнулся в ответ.
Через час, когда мороженое было давно съедено, а вино с коктейлями выпито, Шрудель посмотрел на часы и произнес: «Кажется, пора и честь знать».
Подошедший официант молча положил на стол счет.
Шрудель хорошо отрепетированным жестом похлопал себя по карманам пиджака и брюк.
– Старик, – обратился он к Грише, – не хотел тебя огорчать раньше времени, но я на мели. Ты не?..
Тут он размашисто обвел рукой следы пиршества на столе и фразу не закончил.
Гриша подумал, что предпочел бы быть раньше времени огорченным, нежели обрадованным вот так. Только сейчас он понял, что денег-то у него совсем нет. Ни российских, ни тем более советских. Разве что Галкин доллар.
– Вов, понимаешь… я сам на мели.
Официант выслушал этот короткий диалог, не дрогнув ни единым мускулом на лице – видимо, чего-то подобного и ждал. Для него любой посетитель был либо потенциальным бузотером, либо неплатежеспособным клиентом. Либо неплатежеспособным бузотером, что случалось еще чаще.
Шрудель возвел глаза к небу, а затем перевел их на официанта и застыл, словно неожиданно наткнулся на Колино лицо.
– Коля, – трагически обвел он руками столик, – в нашей среде наблюдается растущая озабоченность в связи с нехваткой материальных средств, понимаешь? – неестественно артикулируя, как всякий выпивший, произнес он.
– И? – спросил Коля.
– А до этого говорил «понимаю», – разочарованно цокнул языком Шрудель. – Представители творческой интеллигенции, Коля, находятся в стеснительном материальном положении. Это ты можешь понять?
– Это могу, – произнес Коля, вкладывая какой-то угрожающий смысл в эти слова.
– Разрядка напряженности нужна всем, – продолжил Шрудель, сделав акцент на слове «всем».
– Пожалуй, – мрачно согласился официант.
– Реакционным силам Запада противостоит сплоченность советских граждан, – все так же многозначительно произнес Шрудель.
– Возможно, – уклончиво ответил Коля.
– И советская молодежь решительно отвергает мнимые ценности мирового империализма.
Грише показалось, что между официантом и его новым другом происходит какой-то зашифрованный разговор, истинный смысл которого ему недоступен. Впрочем, его больше волновал исход этого странного диалога. И он не заставил себя долго ждать.
– Платить, значит, не будем? – подытожил Коля.
Шрудель поморщился.
– Ну зачем так вульгарно? И потом, ты что, меня первый раз видишь?
Коля промолчал, но молчание было красноречивым: видимо, не в первый. Шрудель повернул голову к Грише:
– Гриша, мы как творческая элита страны развитого социализма должны проявить добрую волю и выплатить этому питекантропу денежный эквивалент съеденного и выпитого. Иначе (тут он брезгливо поморщился) будет унизительное объяснение с представителями власти, а это не входит в программу праздничного вечера.
В Гришины планы милиция тем более не входила, но он беспомощно развел руками. Затем неожиданно вспомнил.
– Есть доллар, – чуть тише сказал он. – Железный.
– Тссс, – зашипел Шрудель, но официант, слава богу, Гришу не услышал. – Доллар? Американский? Хочешь загреметь за незаконные валютные операции? А вы, товарищ Гранкер, далеко пойдете.
– В смысле?
– В смысле, до самой Колымы.
– Ну, так как? – нетерпеливо встрял Коля – его звали к соседнему столику.
– Учитывая всю тяжесть сложившейся обстановки, собрание происходит бурно, но плодотворно. Один момент.
Шрудель снова повернулся к Грише.
– Оставь доллар до лучших времен, точнее, до худших, – понизив голос, сказал он. – А лучше выкини от греха подальше. Может, есть что продать?
– Да нет же! – расстроенно воскликнул Гриша, но для виду открыл сумку и начал рыться в ней.
Как назло, в ней не было ничего, что с его точки зрения могло бы иметь ценность, – тетрадки, ручки, бейсболка.
– Стоп! – воскликнул вдруг Шрудель, заметив бейсбольную кепку. – Ну-ка! А говоришь нет!
Он схватил бейсболку с надписью «NY».
– Что это?
– Кепка.
– Малярная, что ли?
– Сам ты малярная, – рассмеялся Гриша. – Это бейсболка. Для игры в бейсбол, в смысле.
– Что за «НУ»? – спросил Шрудель, повертев кепкой.
– Сам ты «НУ». Это Эн Уай. Нью-Йорк, в смысле.
– Спик инглиш? Подозрительный ты все-таки тип, Гриша. И как меня только угораздило с тобой связаться? А это что?
– Сигареты, – удивился Гриша, доставая красно-белую пачку.
– Мальборо?
Шрудель заглянул в пачку.
– Ого, почти полная. Ты ж вроде не куришь?
– Да это не мои.
– Спокойно, ты пока что не на допросе в КГБ. Сразу в отказ – я не я, корова не моя.
– Да нет! Правда, не мои, однокурсник оставил в курилке, а я в сумку положил, чтоб потом отдать.
– Отдать? Ничего не надо никому потом отдавать. Только мне и сейчас.
Шрудель схватил сигареты и бейсболку и поднялся. Официант Коля тут же сделал упреждающий маневр.
– Да погоди ты! – сказал ему Шрудель миролюбиво. – Никуда я не денусь – сейчас вернусь.
Он подошел к столику, где сидел бывший «утюг», и показал сигареты и бейсболку. Тот оглянулся по сторонам, затем решительно взял сигареты. Бейсболку он просто покрутил в руках. Шрудель ему что-то сказал, но парень замотал головой. Шрудель пожал плечами и попытался взять товар обратно, но парень ловко отвел руку с бейсболкой в сторону и сказал что-то. Шрудель повернулся к Грише и развел руками, мол, что делать, грабят средь бела дня. И махнул рукой парню – давай, разоряй.