– А я лично даже рад, что он снова в хорошей физической форме, – поиграл накачанными мышцами Ахметов. – Теперь я с ним на днях проведу беседу.
Друзья усмехнулись. Всем было ясно, что предстоящая беседа не ограничится словесным поединком. Богданов со свитой приблизился к дверям класса.
– И Дусенька тут, – смерив презрительным взглядом рыжую Дуську Смирнову, с нарочитой отчетливостью проговорила Моя Длина. – Прямо вся цветет и пахнет.
Дуська свирепо уставилась на Школьникову, однако отвечать не стала, справедливо полагая, что спор закончится явно не в ее пользу. Впрочем, богдановские вообще предпочитали действовать не в открытую, а исподтишка.
Красивое лицо Вадика скривилось в злобной усмешке. Но и он не произнес ни слова. Поманив за собою Дуську, он вошел в класс.
– Зря ты, Машка, выступила, – покачала головой Таня.
– Теперь жди беды, – мрачно проговорил Темыч. – Чует мое сердце.
– Ты, Танька, со своим миролюбием когда-нибудь достукаешься, – откликнулась Моя Длина.
– Это не миролюбие, – возразила светловолосая девочка. – Просто не надо опускаться до их уровня.
– Ну ты даешь! – возмутился Пашков. – Мы, что ли, первые начали? Богданов всех нас по очереди подставляет. И, между прочим, тебя, Танька, первую, – напомнил всем Лешка об очень жестоком розыгрыше Вадика.
– Таких, как этот Богданов, вообще надо уничтожать, – выпятил впалую грудь маленький Темыч.
– Ты, микроспора, поаккуратней! – захохотала Моя Длина. – А то Вадик дунет…
– И улетит наш Темочка, как домик у Ниф-Нифа из «Трех поросят», – с трагикомическим видом подхватила Катя.
– Это мы еще посмотрим, кто улетит, – воинственно заявил Темыч, однако украдкой с опаскою покосился на открытую дверь класса.
– Пусть только Темку тронет… – начал было Марат.
– Ну все! Кажется, я сегодня попух! – перебил его Женькин горестный вопль.
– Ты чего? – уставились на него ребята.
– Обломов! – взъерошив обеими руками и без того спутанную длинную шевелюру, возопил долговязый мальчик.
– Какой Обломов? – переспросили друзья.
– Ну, этого… Гончарова, – пояснил Женька.
– Травка зеленая! А ведь и правда! – охватила паника и Мою Длину. – Роман сегодня на двух последних уроках сочинение по «Обломову» нам закатит! А я не прочла.
– Я тоже, – загробным голосом прогудел Женька. – Теперь будет верная двойка в четверти. А мне предки сказали: если схвачу в четверти хоть одну пару, то они меня на все каникулы засадят заниматься.
– Да, может, у тебя еще двойки не выйдет, – начал успокаивать Пашков.
– Выйдет, – убежденно произнес Женька. – Вот сейчас сочинение напишу, и выйдет.
– Так отметку-то в четверти ведь по среднему баллу выводят, – сказал Темыч.
– Вот именно, – не ободрили его слова Женьку. – Роман вызывал меня в этой четверти три раза. Первый раз я не ответил «Грозу» Островского. Второй – перепутал «Дворянское гнездо» и «Дом с мезонином».
– Ну ты даешь! – хлопнул его по плечу Марат, который в этом году крайне прилежно занимался литературой. – «Дом с мезонином» – это у Чехова. А «Дворянское гнездо» написал Тургенев.
– Подумаешь, – никогда особенно не волновали подобные мелочи Женьку. – И тут дворянский дом и там тоже дом. Ну, я и перепутал. Просто волновался. А Роман, когда я Лизу назвал Мисюсью, так злиться начал.
– Это я помню, – прыснула Катя. – Роман заявил, что у нашего Женечки нет никакого уважения к российской изящной словесности.
– Словесности много, а я один, – обезоруживающе улыбнулся Женька.
– Ну что с ним сделаешь, – развел руками Олег. – Третий раз-то ты тоже «пару» схватил?
– Нет, – покачал головой Женька. – В третий раз я очень удачно ответил про «Отцов и детей». Роман мне трояк поставил.
– Нда-а, – совершил в уме нехитрый подсчет Темыч. – Если ты сегодня не напишешь сочинение, то тебе, Женька, и впрямь хана.
– А я о чем, – впал в еще большую тоску тот. – Мало того, что каникулы пропадут, так после еще сдавай Роману зачеты за всю эту четверть.
– Это уж точно, – подтвердили остальные.
Пожилой учитель литературы Роман Иванович придерживался железной дисциплины. Тем, кто получал у него двойки, приходилось пересдавать не одну тему, а все, что проходили за минувшую четверть, а иногда и за полугодие. Поэтому перспектива у Женьки складывалась совсем нерадостная.
– Ребята, что будем делать? – с надеждой поглядел он на друзей. – Меня, главное, что волнует, – продолжал он. – У предков и так неприятности с шубой, а тут еще я…
И, не договорив, Женька схватился за голову. Тут к классу подошла математичка Светлана Сергеевна.
– Вы почему не заходите? – посмотрела она на ребят. – Ну-ка, быстро по местам.
Друзья повиновались. Светлана Сергеевна ревниво оберегала каждую минуту своих уроков.
Едва раздался звонок на перемену, Компания с Большой Спасской собралась возле своего любимого подоконника на лестничной площадке.
– Вот вы, наверное, просто алгеброй занимались, а я, между прочим, весь урок думал, – глядя на Школьникову, с важностью произнес Пашков.
– О чем ты думал? – подался к нему поближе Женька. – О шубе?
– Не о шубе, а о тебе, – тоном спасителя человечества заявил Лешка. – И, между прочим, есть выход.
– Какой? – блеснула надежда в глазах у Женьки.
– Будем срывать урок, – деловито принялся объяснять Пашков.
– Спасибо тебе большое, – нараспев проговорила Катя.
– Сорвешь урок, Роман нас потом всем классом заставит «Обломова» пересдавать, – проворчал Темыч.
– Это если я просто сорву, как может каждый дурак, – победоносно продолжал Лешка. – Нет, я придумал штуку похитрее.
– Ясненько-ясненько, – не прониклась доверием Катя. – Лешенька просто взорвет всю школу. Вместе с нами, с Романом и другими учителями. Тогда действительно некому будет про «Обломова» писать.
– Да погоди ты, – нетерпеливо перебил Пашков. – Лучше послушайте. А то сейчас перемена кончится. Мы с братаном Сашком несколько дней назад смешали одну хорошую штуку.
– Ну! Так я и знала, – не унималась Катя. – Если с Сашком, значит, взорвется не только школа, но и вся улица. И твой, Олег, дом, между прочим, тоже.
Все, кроме Лешки, засмеялись.
– Не хотите, не буду, – обиделся Лешка. – Я, в общем-то, не для себя стараюсь. Что мне, больше всех надо? И «Обломова» я, в отличие от некоторых, читал. Уж как-нибудь накарябаю сочинение. А расчет, между прочим, совершенно точный. И состав наполовину фирменный!
– У тебя, Лешка, вечно наполовину, – буркнул Темыч. – Из-за этого все вокруг и страдают.
Ребята снова засмеялись. Лешкину изобретательную голову переполняли хоть и заманчивые, но очень рискованные замыслы. Перед их осуществлением Пашков производил очень точные расчеты, благодаря которым все должно было пройти идеально гладко. Однако неумолимая жизнь часто вносила свои неожиданные поправки, и в результате от смелых Лешкиных экспериментов страдали учителя и ученики родной две тысячи первой школы, жители дома на Садовой Спасской, имевшие несчастье оказаться соседями Пашковых, а порой и ни в чем не повинные прохожие. В особенности опасным для окружающих становился Лешка, когда объединял усилия с младшим братом-погодкой Сашком. Отец этих славных ребят, известный нейрохирург Пашков-старший, добрую половину заработков тратил на возмещение убытков людям и организациям, пострадавшим от бурной деятельности сыновей.
К числу наиболее известных подвигов Лешки Пашкова относились испорченная теплотрасса, ремонт которой потребовал многочасовых титанических усилий аварийной бригады, забитые очистные сооружения бассейна, где сдавали нормы по плаванию питомцы две тысячи первой школы, рухнувшая стена директорского кабинета. Впрочем, это была лишь малая толика славных деяний братьев Пашковых.
Справедливости ради нужно заметить, что неудачи Лешку совершенно не расстраивали. Он искренне полагал, что не ошибается только тот, кто ничего не делает. А потому, потерпев очередное фиаско, Пашков один или совместно с младшим братом немедленно принимался вынашивать очередной потрясающий замысел.