Снова я поиграл с управлением и постарался сделать это на сей раз удачнее. Я спланировал вниз, на этот раз мимо дерева и, упав как мокрое перо на траву, остался на ней полежать.
– Чудесное приземление, Джим, – простонал я, ощупывая себя, не сломаны ли кости. – Тебе следует работать в цирке.
Я был весь измят, но цел – это я понял после того, как таблетка болеутолителя прояснила мне голову и притупила нервные окончания. С запозданием я огляделся вокруг в поисках свидетелей моего приземления, но сквозь дождь я не увидел ни души и никаких следов человеческого жилья. На соседнем поле паслось несколько коров, не потревоженных моим драматическим появлением. Итак, я прибыл.
“За работу", – приказал я себе. И стал разгружаться под прикрытием большого дерева. Первая вещь, которую я снял, был изобретенный и сооруженный мной контейнер. Он раскрылся и собрался в окованный латунью кожаный ящик, характерный для этого периода. Все остальное, включая гравитатор и скафандр, как раз вместились в него. К тому времени, когда я загрузил и запер его, дождь перестал, и солнце стало с трудом пробиваться через облака. Уже середина дня, определил я по его высоте. Достаточно времени, чтобы до темноты найти убежище. Но в каком направлении? Тропа через коровье пастбище должна куда‑то вести. Я пошел по ней вниз с холма. Коровы повели в моем направлении своими круглыми глазами, не обращая на меня никакого внимания.
Это были большие животные, знакомые мне только по фотографиям, и я попытался вспомнить все об их драчливости. Эти звери, очевидно, тоже ничего про это не помнили и совсем меня не тревожили, пока я шел вверх по дороге с ящиком на плече, вперед, навстречу этому миру. Тропа привела меня к перелазу, выходившему на проселочную дорогу. Неплохо. Я перебрался на нее и как раз размышлял, какое направление избрать, когда приближающаяся допотопная повозка заявила о своем присутствии громким скрипом и волной зловония, принесенной ветерком. Вскоре она с громким стуком появилась в поле зрения.
Двухколесный деревянный реликт, влекомый костлявой лошадью и доверху наполненный субстанцией, которая, как я узнал позднее, именуется навозом естественным удобрением, высоко ценимым за полезность для посевов и то, что из него добывают одну из важных составляющих пороха. Водитель этой повозки, неопрятно выглядевший крестьянин в бесформенной одежде, ехал на расположенной впереди платформе. Я шагнул на дорогу и поднял руку. Он дернул за несколько ремней, которыми управлялось тягловое животное, и все сооружение со стоном остановилось. Он поглядел на меня сверху, пожевывая пустыми деснами – воспоминание о давно исчезнувших зубах. Потом вытянулся и коснулся костяшками пальцев лба. Я читал об этом жесте, который представлял часть отношений низших классов к высшим, и понял, что мой выбор костюма был правильным.
– Любезный, я направляюсь в Оксфорд, – сказал я.
– Э‑э‑э?.. – ответил он, приставив замызганную руку к уху.
– Оксфорд! – прокричал я.
– Да, Оксфорд, – счастливо кивнул он в знак согласия. – Это туда, указал он через плечо.
– Я направляюсь в этот город. Ты довезешь меня?
– Я еду туда, – он указал вперед по дороге. Я вытащил из бумажника золотой соверен, приобретенный у торговца старинными монетами, и показал ему. Он широко открыл глаза и звучно чмокнул губами, очумев от предложенной платы.
– Я еду в Оксфорд.
Чем меньше говорить об этой поездке, тем лучше. Пока неподрессоренный говновоз мучил седалищную часть моего тела, мой нос подвергался нападению со стороны его груза. Но по крайней мере мы ехали в верном направлении. Мой "шофер" хихикал и бормотал себе под нос что‑то непонятное, совершенно обезумев от жадности при виде моей золотой манны, и понукал древнего одра ковылять с максимальной для него скоростью.