– Джек был в Фэрвью.
– Нет.
Зубы у него стучат. Губы посинели. Зрачки расширены.
– Он участвовал в кастинге… какой‑то серьезный фильм, г‑главная роль… Всех завернули, оставались т‑только Джек и еще один парень. И тут Дэвид Пресс – он агент Джека – с‑сообщил ему, что Джек не прошел. Взяли кого‑то д‑другого. Джек начал пить, п‑полетел в Вейль. Вернулся, разыскивал меня. Я б‑был в Денвере. Он пошел в бар, какие‑то ребята угостили его, купили ему выпивку, всего‑то п‑пару пива… Он все равно сел за руль – решил, что сам д‑доедет домой. Джек и сбил того чувака.
– Нет, – шепчу я. Но это лишь слово. Правду я чувствую на слух.
А хуже всего, что на самом‑то деле я и так все это время понимала, кто убийца.
Вот только…
Юкилиса было легко ненавидеть. А Джек мне нравился.
Через минуту перекрестного допроса я уже знаю всю печальную историю: Юкилис возвращается из Денвера, находит Джека, видит, в каком состоянии машина, видит кровь на капоте. Ждет появления полиции. Но полиция не является. Допустим, это олень, думает Юкилис. Или собака. Или если – в худшем случае – человек, то свидетелей не было. Он не паникует. Подходит к ситуации творчески. Везет Джека в Вейль, фрахтует там самолет, который посреди ночи приземляется в Лос‑Анджелесе. Лимузин отвозит Джека в реабилитационный центр «Надежда» в Малибу. Юкилис намеренно дает утечку информации – пробалтывается журналистам, что Джек провел в центре два дня и что дела у него идут хорошо.
В общем, я, как говорится, не того похоронила.
«Может, я и поторопился произвести тебя в детективы», – сказал Гектор.
Точно. Поторопился.
Я судорожно соображаю. Погоди‑ка минутку. Ты виноват уж хотя бы в том, что прикрывал Джека. Пособничество после совершения преступления.
– Ты отвез его в реабилитационный центр, и все?
– Да.
– Но ты же подкупил полицию.
– Нет. Это уже потом. Шериф Бригс как‑то п‑пронюхал. Срубил с нас пятьдесят косых.
– Пятьдесят тысяч долларов?
– Д‑да, пятьдесят. Сущие гроши. П‑повезло, что так мало взял. Он… взял даже не себе.
– То есть?
– Внес в п‑полицейский благотворительный фонд.
Пятьдесят тысяч за мертвого мексиканца. Пятьдесят тысяч – вот сколько стоит жизнь моего отца.
Да, это страшное оскорбление. Но… но недостаточное, чтобы убить Юкилиса.
Для меня– недостаточное.
– Э, нет, – говорю я себе. – Нет‑нет‑нет.
– Что с‑собираешься делать? – спрашивает он.
– Твою мать! – кричу я и кладу пистолет на лед.
Собираюсь тебя, ублюдок, вытаскивать. Спасти тебя собираюсь.
– Расставь руки, – приказываю ему.
Тут начинает сказываться гипотермия. Глаза останавливаются. Сигарета обжигает ему кожу, но он не замечает.
– Mierde!Я же спасти тебя пытаюсь, мать твою!
Становлюсь перед ним на колени, пытаюсь ухватить его под мышки, вытащить на лед.
Мне не справиться.
Пробую снова.
Хлопоча рядом с Юкилисом, я не замечаю у себя за спиной на холме Джека Тайрона, помощников шерифа Крофорда и Клейна, а также самого Бригса, который вылезает из черного полицейского «кадиллака». Я не слышу, что шериф говорит о кнопке на домашнем телефоне Юкилиса, вызывающей полицию, о джи‑пи‑эс‑маячке в его БМВ. Не вижу я, как они осматривают машину Юкилиса, как идут от нее по следам к озеру. Не вижу, как, услышав мой крик, все удивленно смотрят в нашу сторону.
Камера наезжает на главного, шерифа Бригса. Он в ярости. Он ликует. В руках у него винтовка.