Не в силах следить за общим ходом беседы, я все же отметила, что кое‑что доходит до моего сознания.
– Джек, в том фильме ты был просто великолепен. Твоя игра – на уровне великих актеров прошлого.
– А как тебе сценаристы?
– А что сценаристы? Джек Уорнер называл их «ничтожествами с „ундервудами“».
– Слушайте, давайте выберем такую тему, чтобы все могли присоединиться к разговору. Кто‑нибудь видел выставку скульптуры Ричарда Серра? Вот кошмар‑то! До чего же он самоуверенный! А эти псевдонаучные названия чего стоят! «Траектория номер пять», «Касательная к окружности». Сразу видно по названиям – плохой художник. И «Нью‑Йоркер», и Чарли Роуз дали нейтрально‑положительную оценку.
– Я почти не читаю «Нью‑Йоркер» с тех пор, как там появился этот музыкальный критик, Саша Братец Джонс. Да‑да, Братец Джонс. Так и представляю себе какую‑нибудь двадцатитрехлетнюю студентку колледжа Барнард, дочь влиятельных членов совета кондоминиума в восточной части семидесятых улиц. Ну еще иногда смотрю обзоры старых фильмов. С грамматикой там просто беда!..
– Я его как‑то в Вейле видел.
– В Вейле? Господи боже мой, в Вейле! Да я бы туда ни ногой – ни за что на свете!
– Клуни его обожает.
– Клуни – такой же дерьмовый актер, как и все остальные. Я хочу сказать, вам же не приходит в голову ему поверить, когда он заявляет, что «Будвайзер» – лучшее на свете пиво?
Мисс Рейвен молчала и время от времени улыбалась мне, как бы извиняясь за то, что я не могу посплетничать, поучаствовать в их разговоре. Я была благодарна ей за участие, но молчание меня не тяготило. Вино оказалось превосходным, вид из окна – тем более, с кухни доносился чертовски аппетитный запах. Я чувствовала, что Джека тут все раздражает, что ему хочется вступить в разговор, но не хватает духу. Зачем его пригласили, я так и не поняла, может быть, в последний момент выяснилось, что кто‑то не сможет прийти.
Мы уже выпили вторую бутылку игристого, и тут появился Уотсон с закусками на серебряном подносе. Он был одет в кожаный костюм из тех, что входят в арсенал садомазохистов, в кожаной маске, наручниках и ножных кандалах. Подавая нам закуски, он стал на колени рядом с мисс Рейвен и так стоял, пока она не щелкнула пальцами. Тогда он унес пустой поднос.
В Гаване я не раз бывала в борделях, видала много чего похуже. Джек тоже воспринял эту выходку совершенно невозмутимо. Он всегда что‑то изображал, вот и на этот раз улыбался всем присутствующим застывшей улыбкой взрослого, танцующего на свадьбе с малолетней девочкой.
Открывали бутылки. Приносили новые блюда.
Постепенно нас с Джеком тоже втянули в разговор. Меня тут считали его старой приятельницей, работающей в отельном бизнесе. Я старалась подыгрывать и не мешала Джеку сочинять, будто я ищу в Фэрвью землю под строительство для крупной международной сети отелей. В Вейле уже ничего не купишь, Аспен вышел из моды, и теперь Фэрвью представляется самым подходящим местом для инвестиций, ведь он находится совсем неподалеку от Денвера, а с Боулдером его связывает шоссе. Всем хотелось услышать мое мнение по поводу этих утверждений, однако мое нежелание пускаться в подробности произвело благоприятное впечатление: я показалась очень благоразумной. Мисс Рейвен, кажется, была рада моему присутствию. Выходки Уотсона забавлять ее уже давно перестали, и, когда разговор становился для нас невыносимо скучным, она заговаривала со мной о погоде и нарядах.
Джек тоже нашел себе подходящую роль, успокоился и разговорился. Он пил, ему постепенно начинало здесь нравиться. Наверно, он думал, что это как раз такая вечеринка с участием важных персон и слегка рискованными вольностями, как те, что устраивают в Лос‑Анджелесе и куда его никогда не приглашают.