– А я не верю в брак, – заявляет Хедли.
– Ты же едешь на свадьбу? – удивляется Оливер.
– Угу, – кивает она. – В том-то и дело.
Оливер смотрит на нее озадаченно.
– Зачем поднимать шум, тащить людей через пол земного шара, чтобы официально засвидетельствовать свою любовь? Хочешь с кем-то разделить свою жизнь – молодец, отлично. Только это никого не касается, кроме вас двоих. Зачем эта показуха?
Оливер потирает подбородок, явно не зная, что и думать.
– Похоже, – произносит он наконец, – ты не веришь в свадьбы, а не в брак.
– В данный момент меня не вдохновляет ни то, ни другое.
– Ну, не знаю, – говорит Оливер. – По-моему, они совсем неплохи.
– Нет! – горячо возражает Хедли. – Все это только для виду! Если любишь по-настоящему, ты не обязан никому ничего доказывать. Все должно происходить намного проще. И хоть что-нибудь значить.
– По-моему, оно и значит, – негромко говорит Оливер. – Это обещание.
– Да, наверное. – Хедли невольно вздыхает. – К сожалению, не все держат слово. – Она оглядывается на спящую соседку. – Не всем удается прожить вместе пятьдесят два года, а если удалось, уже не имеет значения, что когда-то вы в присутствии кучи народу давали друг другу слово. Главное – что вы не предали друг друга, даже когда было очень погано.
Оливер смеется.
– Зачем нужен брак? На тот случай, если станет очень погано.
– Серьезно! А иначе как поймешь, что все взаправду? Только если в трудную минуту есть кому тебя поддержать.
– Вот как? Значит, не надо ни свадьбы, ни брака, только чтобы было кому тебя поддержать, когда жизнь бьет по голове?
– Точно, – подтверждает Хедли.
Оливер изумленно качает головой.
– На чью свадьбу едешь-то? Бывшего бойфренда?
Хедли не может удержаться от смеха.
– Что?
– Мой бывший бойфренд целыми днями играет в компьютерные игры, а в свободное время разносит пиццу. Смешно представить его в роли жениха!
– Я так и подумал, что ты слишком молода, чтобы быть брошенной женщиной.
– Мне семнадцать! – возмущенно выпаливает Хедли.
Оливер примирительно поднимает руки.
Самолет отъезжает от посадочного «рукава», и Оливер наклоняется к иллюминатору. Вокруг, сколько хватает глаз, тянутся огоньки, похожие на отражения звезд. Взлетные полосы – созвездия, где дожидаются своей очереди десятки самолетов. Хедли сцепляет руки на коленях и делает глубокий вдох.
– Слушай, – говорит Оливер, снова откидываясь в кресле. – По-моему, мы не с того конца начали.
– То есть?
– Да просто обычно разговоры о значении истинной любви начинаются месяца через три после знакомства, а не через три часа.
– По ее словам, – Хедли подбородком указывает на сиденье справа от Оливера, – три часа – все равно что три года.
– Ага, но это для влюбленных.
– Точно. Это не о нас.
– Ну да, – соглашается, улыбаясь, Оливер. – Не о нас. Так что три часа – это три часа, и не больше. А мы неправильно подошли к делу.
– В каком смысле?
– Я уже знаю твои взгляды на брак, а о важном мы еще даже не говорили. Ну, там, какой твой любимый цвет, любимая еда…
– Синий, мексиканская кухня.
Оливер задумчиво кивает.
– Уважаю. А у меня – зеленый и карри.
– Карри? – Хедли делает гримаску. – Правда?
– Не надо осуждать! Что еще?
Свет в салоне тускнеет – его пригасили перед взлетом. Моторы набирают обороты. Хедли на мгновение зажмуривается.
– Что – что еще?
– Любимое животное?
– Не знаю. – Она снова открывает глаза. – Собаки?
Оливер качает головой.
– Скучно. Вторая попытка.
– Тогда слоны.
– Правда, что ли?
Хедли кивает.
– Почему вдруг?
– В детстве я не могла заснуть без драного плюшевого слоника, – объясняет она, сама не понимая, отчего вспомнила о нем сейчас.
Может, все дело в предстоящей встрече с отцом, а может, грозный рев моторов вызвал детское желание спрятаться под одеяло.
– По-моему, это не считается.
– Сразу видно, что ты не знаком со Слоником.
Оливер хохочет.
– Имя сама придумала?
– Ага, – улыбается Хедли.
У Слоника были черные блестящие глазки и большие мягкие уши, а вместо хвоста – шнурок, и когда Хедли обнимала его – все становилось проще. И доедать овощи, и надевать колючие колготки, и ушибленная нога, и больное горло… Слоник спасал от всего. Со временем он утратил один глаз и большую часть хвоста. Его мочили слезами, обчихивали, сидели на нем, и все равно, если Хедли из-за чего-нибудь расстраивалась, папа клал ей руку на макушку и, подталкивая к лестнице, говорил:
– Пора посоветоваться со слоником!
И почему-то это всегда действовало.
Хедли только сейчас приходит в голову, что всегда заслуга в основном была папина, а не слоника.
Оливер улыбается, глядя на нее.
– Все равно не считается.
– Ладно, а какое у тебя любимое животное?
– Белоголовый орлан.
Хедли смеется.
– Неправда!
– Я – и неправда? – Он прижимает руку к сердцу. – Разве плохо любить животное, которое символизирует свободу?
– Ты просто меня разыгрываешь!
– Может быть, немножко, – хмыкает Оливер. – Но ведь получается?
– Что, довести меня до того, чтобы я тебя стукнула?
– Нет, – тихо отвечает он. – Отвлечь тебя.
– От чего?
– От твоей клаустрофобии.
Хедли благодарно улыбается ему и передразнивает:
– Немножко. Хотя сейчас еще ничего. Хуже будет, когда взлетим.
– Почему? Там же сплошное открытое пространство.
– А бежать некуда. Нет запасного выхода на такой случай.
– Понял, – театрально вздыхает Оливер. – Я это часто слышу от девчонок.
Хедли, коротко рассмеявшись, вновь закрывает глаза. Самолет набирает скорость, с ревом мчась по взлетной полосе. Пассажиров прижимает к спинкам сидений, нос самолета задирается, и наконец, в последний раз подпрыгнув, самолет взмывает ввысь, будто гигантская металлическая птица.
Хедли стискивает ручку кресла. Самолет рвется в ночное небо, и огни внизу постепенно удаляются, превращаясь в ровные ряды крошечных пикселей. От перепада давления закладывает уши. Хедли прижимается лбом к стеклу, страшась того мгновения, когда они поднимутся выше облаков и земля скроется из виду. Не останется ничего, кроме огромного неба вокруг.
Здания и прямоугольники парковок быстро уменьшаются, все сливается в причудливые узоры: оранжевые огоньки уличных фонарей, ленты автострад. Хедли выпрямляется, ощущая на лбу прохладу от плексигласа и стараясь не терять из виду город внизу. Страшен не полет – страшно оторваться от земли. Но пока они еще достаточно низко, чтобы видеть освещенные окна в домах. И Оливер сидит рядом. С ним никакие грозы не страшны.
5
22.36 по североамериканскому восточному времени
03.36 по Гринвичу
Через пару минут Оливер решает, что с ней уже можно разговаривать. От его голоса над ухом внутри словно отпускает какую-то пружину. Хедли один за другим разгибает пальцы, стиснутые в кулак.
– Однажды, – говорит Оливер, – я летел в Калифорнию Четвертого июля.
Хедли чуть-чуть поворачивает голову.
– Была ясная ночь, и я видел, как внизу зажигаются крошечные фейерверки, в одном городе за другим.
Хедли снова прислоняется к иллюминатору и с бьющимся сердцем смотрит в темный провал. Огромное ничто. Хедли закрывает глаза и представляет себе фейерверки.
– Наверное, если не знать, что там такое, картинка жутковатая, а так – красивый салют, только маленький и без звука. Даже не верится, что это те же громадные вспышки, которые мы видим с земли. Наверное, все дело в том, откуда смотреть, – прибавляет Оливер, помолчав.
Хедли снова оборачивается и заглядывает ему в лицо.
– Это должно мне чем-то помочь? – спрашивает она без враждебности, просто пытаясь понять, в чем мораль истории.
– Да нет, – отвечает Оливер со смущенной улыбкой. – Просто я опять хотел тебя отвлечь.
Примечания
1
Город в штате Колорадо, известный дорогим горнолыжным курортом (прим. перев.).