Сегестий, присевший на месте, тоже неловко обнес себя ладонью крест-накрест.
Наблюдательная вышка вспыхнула, на мгновение накренилась, и в следующее мгновение пылающие бревна посыпались сквозь дубовую крону, поджигая ветви, обрубленные сучья и ступеньки лестницы, ведущей наверх.
В ближайших к форуму палатках раздались вопли, солдаты хлынули на волю, заметались в проходах. Сорвавшиеся с привязи лошади сбили нескольких человек, затем случилось неизбежное. Трудно сказать, кто первый крикнул: «Германцы!» – однако вскоре паника охватила всех, находившихся в лагере. Легионеры, которым почему-то показалось, что враг наступает со стороны передних, обращенных к реке ворот, бросились к задним. Следом за ними помчались союзные когорты. Толпа прихлынула к форуму. Марк, Септимий Север, префект лагеря бросились навстречу бегущим, пытаясь задержать впавших в безумие солдат, принялись хватать их за руки. Однако мало кому в ту ночь удавалось справиться с ужасом. Только центурионы и трибуны, примчавшиеся на площадку у императорского шатра и сохранившие здравомыслие, начали помогать императору и легату. Между тем страх не унимался, и воины, огибая начальников, по-прежнему стремились к задним воротам. Тогда Септимий, побежавший в ту же сторону и успевший добраться до ворот в тот самый миг, когда тяжелые окованные металлом створки начали отворяться, бросился на землю и закричал, что пусть солдаты прежде затопчут его, чем он позволит им совершить недостойное.
Солдаты засовестились пройти по телу легата, к тому же центурионы и трибуны успели охладить страсти. Первые не жалели палочных ударов, другие работали древками копий, но никто не обнажил оружия, ибо в такую минуту вид блеснувшей стали мог довести потерявших разум людей до кровопролития.
Когда солдаты пришли в повиновение, Марк приказал собрать армию на форуме. Зажгли многочисленные факелы, и при зыбком их свете, при редких взблесках удалявшейся грозы, Марк поднял руку, призвал воинов к молчанию и объяснил, что враг и не помышлял о нападении. Что всему причиной удар молнии, попавший в наблюдательную вышку, с которой он предусмотрительно снял караул. Он спросил, есть ли здесь те, кто в последний час находился на вышке и получил приказ оставить пост. Эти двое тут же откликнулись.
Марк призвал их к себе, вывел на возвышение и продемонстрировал легионерам. Те, ободренные и засмущавшиеся от такой чести, подтвердили, что никого не заметили ни на этом, ни на том берегу.
– Граждане! – обратился к легионам император. – Нас ждут великие дела. Наше спасение в оружии, но кто и когда побеждал, поддаваясь панике и ломая строй? Не вступая в битву, вы поддались крикам неразумных и трусливых товарищей. Как же мне вывести вас в поле против дерзкого и многочисленного врага? Задумайтесь, вы единственная защита мирным жителям, вашим женам и детям, отцам и матерям, которые сейчас мирно трудятся в Паннонии и Норике, Дакии и Македонии, Далмации и Италии. Неужели вас испугал огонь? Неужели знамение, предвещающее нам победу и гибель врагам, лишило вас рассудка и ввергло в животный страх. На завтра я назначаю великие ауспиции[25]. Пусть боги докажут, что этот удар молнии, этот факел, вспыхнувший в ночи, призван осветить наш путь. Наказанных не будет, но с сего часа я ввожу в лагере распорядок военного времени. Спать с оружием, усилить караулы. Все понятно?
– Понятно, – нестройно заголосили в передних рядах.
– Не слышу, – Марк приложил ладонь к уху.
– Понятно! – заревела толпа, и следом воины принялись скандировать: – Аве, император! Аве, Марк!
К тому моменту центурионы разобрали своих людей и строем повели их к палаткам. Тех, кто сбивал ногу или пытался выйти из строя, безжалостно били палками.
Вскоре в лагере восстановилось спокойствие, лишь изредка доносилось лошадиное ржание и лай собак.
Все то время, пока на форуме царила сумятица, Сегестий провел возле сидящего на земле перебежчика. Марк, возвращаясь в шатер, кивнул ему – заводи лазутчика. При этом взмахом руки пригласил с собой легатов, однако перебежчик на хорошем латинском негромко предупредил принцепса.
– Только ты и я.
Марк удивленно глянул на него, по-прежнему кутавшегося в плащ, потом спросил:
– И без охраны?
Перебежчик глухо откликнулся:
– Сегестия достаточно. У меня нет оружия, Марк, и злобы я не таю. Однако прикажи, пусть не расходятся. Вероятно, придется собрать военный совет.
Император, удивленный, что незнакомец посмел назвать его по имени, тем не менее сдержался, жестом остановил двинувшихся было в его сторону легатов – первым из них стоял, отряхивавший с плаща землю Септимий Север, – затем приказал:
– Подождите здесь.
Префект преторианцев Приск шагнул к нему.
– Но, цезарь…
– Я сказал, ждите. А ты, – добавил он, обращаясь к префекту, – будь поблизости. Подготовь посыльных. Выставь вокруг претория усиленную охрану.
Уже в шатре Марк крикнул подбежавшему Феодоту:
– Свету! Всех посторонних вон!..
Императорские слуги, а также секретарь, вышли из шатра. Принцепс подошел к перебежчику. Тот откинул накидку с головы, обнажил лицо.
Марк отшатнулся.
– Бебий! Ты?
– Да, цезарь. Прошу тебя, называй меня Иеронимом.
Император удивленно глянул на старинного друга, пожал плечами, потом спросил.
– Откуда?
– С той стороны.
– Сбежал?
– Нет, послан Ариогезом, чтобы предложить тебе вечный и нерушимый мир.
Марк Аврелий вскинул брови, отошел к своему рабочему месту, устроился в кресле, предложил:
– Садись… хотя, если устал, можешь прилечь. Ты не голоден? Помнится, ты очень любил хлеб грубого помола.
Бебий неожиданно расплакался, тихо, обильно. Принялся тыльной стороной ладони вытирать слезы. Покивал.
– Да, любимый сорт Августа. Когда в последний раз мне пришлось отведать его? – Бебий вздохнул. – Даже припомнить не могу.
– Приказать принести?
Бебий усмехнулся.
– Прежде всего, дело. Хотя почему бы не попробовать домашнего хлебца?.. У тебя хороший пекарь?
– Лучше не бывает. Приказать принести?
Бебий усмехнулся.
– Тогда пусть подадут и какую-нибудь рыбу. Очень соскучился по свежей рыбке, особенно зажаренной так, как умеют только в Риме. У варваров вся пища пресная. Едят грибы, – император невольно поморщился, а Бебий продолжил, – лесные ягоды… Хлеб не прожевать. Поразительно, Марк, но все эти годы я ни о чем более не жалел, как о приготовленной умелым поваром камбале. Помнишь ту вкуснятину, что вылавливают в море возле Равены. Казалось, вокруг реки, ручьи, в них полно рыбы – ставь вершу и хватай руками. Ан нет!.. Всегда мечтал о камбале, здоровенной, – Бебий сотворил руками огромный круг и вздохнул. – Говоришь, у тебя хороший повар, Марк?
– Императорский, – пожал плечами принцепс и окликнул Феодота: – Сходи в поварню. Пусть постараются.
– Слушаюсь, господин.
Бебий удивленно глянул на раба.
– Хвала Христу, это же Феодот!
– Он самый, господин, – ответил раб.
Феодот не мог скрыть удовольствия, что спустя столько лет друг хозяина узнал его.
– Ах ты, старый развратник! – добродушно обругал его гость. – Помнится, ты ухлестывал за моей рабыней. Смущал ее недозволенными речами. Помнишь, как ты упросил своего господина купить ее у меня?
– Помню, господин. Как же мне забыть Бернадоту.
– Так ты женился на ней? Наверное, завел кучу детишек? – спросил Бебий.
– Нет, господин, – Феодот прочистил горло.
– Что так?
– Боги прибрали. Умерла она во время моровой язвы.
– Да-а, дела… Спаси Господь ее душу!
В этот момент Марк подал голос:
– Умерла с радостью.
– Как это? – удивился гость.
– Домогался я ее, Бебий. Хотел взять силой, правда, потом одумался. А тут болезнь пошла косить. Так что на мне много грехов – так, кажется, вы называете проступки, противные человеческой и космической природе, за которые человека после смерти ввергают в мрачный Аид. Скажи, Бебий, спасение для меня возможно?