Император прищурился. На этот раз никто не помешает ему выполнить задуманное. Опыт есть и при удачном течении событий ему должно хватить трех лет, чтобы повторить и превзойти подвиг Траяна, усмирившего даков, посмевших устами своего доморощенного царька Децебала на равных говорить с Римом. Пусть даже воинская слава – это пустой звук. Паук изловил муху – и горд! Другой – зайца, третий выловил мережей сардину, четвертый, скажем, вепря, еще кто-то медведей, иной – квадов. А не насильники ли они все, если вдуматься, каковы их основоположения?
Все равно, нельзя с брезгливостью бросать это дело, нельзя опустить руки, если даже редко приходится делать что-то, согласованное с разумом. Когда страдаешь, нельзя прибегать к философии. Не следует походить на больного, бездумно расточавшего здоровье – только заболев, он обращается к мазям и притираниям. Тогда не будешь красоваться тем, что живешь по разуму, а успокоишься в нем. Философия хочет только того, чего желает твоя природа, не более.
Но и не менее…
Стало грустно, страстно захотелось в палатку к полке со свитками и книгами.
– Феодот! – крикнул он. – Резвее!..
Возница хлестнул бичом, коляска пошла шибче, заскрипели кожаные ремни, смягчавшие тряску.
Итак, на первом этапе разгром варваров на границе.
На втором – вторжение в земли диких племен вплоть до границ Свевского моря. На третьем – милость к побежденным, установление прочного порядка на занятых территориях, образование новых провинций. Тогда можно будет говорить о безопасности города и мира.
Глава 4
В главный лагерь, в который были сведены три ударных легиона – Четырнадцатый Марсов Сдвоенный Победоносный Германский, Двенадцатый Молниеносный и Пятый Флавиев – Марк вернулся к вечеру. Успел до грозы, с полудня собиравшейся Данувием.
Грозовое облако надвигалось неспешно. Сначала обозначилось двумя исполинскими, божественной белизны, облачными башнями, между которыми провисла густая, с угольным отливом тьма. В той стороне тучи отчаянно терлись друг о друга и громыхающие раскаты то и дело долетали до лагеря. Скоро померк свет, и в боковые ворота лагеря Марк въехал уже в подступившей помертвелой мгле.
Сильные порывы ветра гоняли столбы пыли, рьяно набрасывались на кроны дубов, раскачивали наблюдательную вышку, построенную на самом древнем, в пять обхватов дереве.
От земли великан был голенаст, вверху троился. Вышка начиналась от самой развилки и, опираясь на толстые обрубки, вздымалась к самому небу. Наверное, жутко в преддверии грозы сидеть там, на площадке, и следить за противоположным берегом. К тому же надвигавшийся мрак, наверное, скрыл дали. Марк, выбравшись из коляски, приказал снять с вышки наблюдателей и усилить посты. Побольше понатыкать засад и пикетов вдоль берега и у лесной дороги, объявить двойное вознаграждение за пойманных лазутчиков. В боевое охранение отправить местных жителей, по набору призванных в войска.
Префект преторианцев Стаций Приск, дожидавшийся императора у шатра, поинтересовался насчет Сегестия.
– Он получил плетей? – спросил Марк.
– Да, император.
– Тогда в чем дело?
– Я полагаю, ему не место среди отборных.
– Почему?
Теперь префект пожал плечами, как бы удивляясь неразумию правителя.
– Он может затаить злобу. Я не могу рисковать, поручая ему твою охрану.
Марк кивнул.
– Позови Сегестия.
Наказанного привели два зверского вида ликтора. Солдат был обнажен по пояс, на теле кровавые рубцы.
Император жестом отослал префекта и палачей, затем присел на уложенное рядом с шатром бревно.
– Сегестий, префект настаивает, чтобы тебя вновь отправили в легион. Он полагает, что ты затаил на меня злобу. Это правда?
– Нет, император. Ваше дело наказывать, мое – терпеть, – он замялся, потом смело глянул на принцепса и добавил: – Цезарю цезарево…
– Кто научил тебя этой мудрости?
– Были такие, – неопределенно ответил Сегестий.
Марк покивал.
– Понятно. Значит, говоришь, я могу тебе доверять?
– Можешь, император. Я не в обиде. Ты дал мне свободу.
– Каким образом?
– Ты призвал в войско рабов и гладиаторов. Мы с Виргулой решили, что это наш шанс, и я должен заслужить свободу и хотя бы какое-нибудь отличие на поле боя, чтобы ее родственники простили нас. Или хотя бы остерегались мстить.
– Понятно. Я верю тебе, Сегестий. Вот зачем я позвал тебя. Ты, насколько мне известно, германского рода, из квадов. Ты знатен?
– Нет, из поселян. Наша община была небогата. Меня парнишкой продали в рабство.
– Где продали?
– На рынке в Виндобоне.
– Как тебя звали на родине?
– Сегимундом.
– Тебе известно, что вскоре нам предстоит воевать с твоими соотечественниками. Тебя не смущает, что в бою ты можешь сразить брата или отца?
– Нет, господин. Это война. Если мой брат или отец будут сражаться храбро, они попадут в Валгаллу. Таков удел воина. Но у меня, господин, нет ни братьев, ни отца.
– Мать есть?
Бывший гладиатор замялся, потом отрицательно покачал головой.
– Ты не хочешь вспоминать об этом?
Великан помрачнел, потом вновь тот же жест головой.
– Что такое Валгалла? – спросил император.
– О-о, государь, Валгалла, – восхитился солдат, – это жилище Вотана или по-вашему… по-нашему, Юпитера. Там собираются павшие в бою храбрые воины. Пируют, пьют молоко небесной козы – оно слаще меда, господин. Свет там от блистающих мечей. Это высокая честь попасть в Валгаллу.
– Но ты не желаешь попасть туда?
– Нет, господин. Валгалла – это выдумки. Я хочу попасть на небо, в райские кущи.
– Значит, веришь, что если тебе повезет, то на небесах встретишь своих детишек?
– Верить мало, господин. Надо еще заслужить. Право на небесную обитель не каждому по плечу.
– Разумно. То есть надежда надеждой, но и самому следует руки приложить.
– Да, господин.
– Как же надо жить, чтобы заслужить доступ на небо?
– Заповеди исполнять – не убий, не укради, не прелюбодействуй.
– Разумно. Это все?
– Нет, господин. Вот еще – возлюби ближнего как самого себя. Там много чего сказано.
– И это разумно. Тогда скажи, есть ли среди христиан такие, которые нарушают эти заповеди?
– Встречаются, господин.
– А среди твоих товарищей, кто верен старым богам, есть достойные люди?
– Есть, и много.
– Кто, например?
– Ты, господин.
Марк рассмеялся.
– Не хочешь выдавать друзей. Ладно, сойдемся на том, что среди вашего брата, христиан и тех, кто верен нашим богам, есть хорошие люди и плохие. Почему бы хорошим людям не объединиться и не научить плохих, что лучше следовать закону природы – или, как вы говорите, заповедям, – чем нарушать их?
– Не знаю, господин. Я за других не могу говорить. Только за себя.
– Ладно, ступай.
– Если будет позволено обратиться с просьбой?..
– Говори, Сегестий.
– Пусть меня пошлют в секрет. Мне нужны деньги, господин. Виргула захворала, а без нее мне жизнь не в жизнь.
– А сможешь? После… – он кивком указал на кровавые рубцы, проступившие на теле солдата.
– Умнее буду.
Здесь Сегестий не удержался от смеха.
– Это что! Это разве дранье?! Посмотрели бы вы, как дерут в гладиаторских школах.
– Ладно, скажешь Приску, чтобы поставил тебя в охранение.
* * *
Сегестий Германик как раз и приволок в лагерь лазутчика с той стороны. Правда, наказанный преторианец утверждал, что пойманный – перебежчик. Сегестий никому не доверил сопровождать пожилого человека, с головой кутавшегося в плащ, сам проводил его до самой палатки императора. Уперся как бык. Даже Септимий Север, в ту ночь отвечавший за порядок в лагере, не смог переубедить его.
Так их и привели. Сегестий поддерживал перебежчика, рядом шли два легионера, за ними Септимий и префект лагеря, тоже не спавший в эту грозовую ночь.
Буря отходила в сторону, однако над лагерем все еще бухало.
Молнии били в землю.
Все ждали знамения.
Оно не заставило себя ждать. Ослепительная вспышка, обилие света, и одновременно скатившийся с неба грохот поверг всех на землю. Перебежчик, упавший на колени, принялся часто креститься, повторяя скороговоркой: «Господи, спаси, Господи, спаси!..»